Темный крестоносец

Челюсть в порядке. Хоть и болит, но на месте. Я поднялся на ноги, подхватил костыли под мышки и направился в сторону дома. Было уже совсем темно, и без костылей я бы управился в три раза быстрее, но исключить возможность того, что старикашка следит за мной в прибор ночного видения, я не мог.

В конце песчаной полосы пляжа берег начинался уступом всего в три фута высотой, но для меня и это было слишком.

Я, наконец, решил проблему, сев на уступ и продвинувшись назад, опираясь на костыли. Но когда развернулся, попытался подняться, костыли вошли в мягкую почву, и я, потеряв равновесие, завалился назад, снова на песок пляжа.

Дыхание у меня перехватило, хотя это, конечно, не такое падение, чтобы выругаться вслух. Поэтому я выругался вполголоса. Когда же я пытался восстановить сбитое дыхание, чтобы добавить парочку крепких выражений, послышался звук быстрых приближающихся шагов и кто-то спрыгнул с уступа на песок. Перед глазами что-то забелело, и в нос ударил запах «Таинственной ночи». Все ясно. Она вернулась, чтобы покончить со мной. Я крепко сжал челюсти на всякий случай, потом разжал их снова. Она низко наклонилась надо мной, пристально разглядывая. Бить из такого положения ей было явно не с руки.

— Я... я видела, как ты упал,— голос ее слегка охрип.— Не сильно ударился?

— Корчусь от боли. Эй, поосторожнее с больной рукой.

Но она не вняла предостережению. Она меня целовала. Так же истово, как отвешивала пощечины до этого, не пытаясь хоть немного сдержаться. Она не плакала, но щека ее была мокрой от слез. Через минуту, а может, и две она прошептала:

— Мне так стыдно. Я так сожалею.

— Я тоже. Тоже сожалею. — Я понятия не имел, о чем именно говорит каждый из нас, но это было не важно в тот момент. Вскоре она поднялась и помогла мне взобраться на берег, после чего я поковылял к дому, держась за ее руку. По дороге мы миновали бунгало профессора, но я больше не стал предлагать ей навестить его.

Было начало одиннадцатого, когда я проскользнул под приподнятый полог обращенной к морю шторы. Я все еще помнил ее поцелуи, но и пострадавшая скула ныла по-прежнему, поэтому мне удавалось сохранять нейтральное состояние. По отношению к ней, разумеется. А в отношении других, то есть профессора и его людей, мое отношение нейтральным никак нельзя было назвать. В одной руке я держал фонарь, в другой нож. На этот раз он не был обернут тряпкой. Готов смиренно проспорить любую сумму, если на острове Варду смертельную опасность представляют только собаки.

Луна надежно спряталась за тяжелой тучей, но я не стал рисковать. До входа в шахту у подножия горы было не меньше четверти мили, и я покрыл это расстояние практически полностью на четвереньках, отчего моей больной руке лучше никак не стало. С другой стороны, добрался благополучно.

Я не знал, были у профессора причины выставлять караул у входа в шахту или нет. Но лучше перестраховаться. Поэтому, поднявшись на ноги, я прижался к скале в том месте, где меня не будет заметно, даже если взойдет луна, и замер. Я простоял так пятнадцать минут кряду и слышал только отдаленный шум океана и гулкое уханье собственного сердца. Любой ничего не подозревающий охранник не шелохнется в течение пятнадцати минут только при условии глубокого сна. Спящих людей не боюсь, поэтому вошел в шахту.

Мои сандалии на резиновой подметке ступали по известняку совершенно беззвучно. Никто не мог меня услышать, а после того, как слабое свечение от входа в пещеру осталось далеко позади, уже никто не видел меня. Фонарь я не зажигал. Если в шахте кто-нибудь есть, я скоро встречусь, с ними, застав врасплох. В темноте все люди равны. А с ножом в руке я был чуточку неравен остальным.

Между стеной и рельсами было достаточно места, чтобы не идти по шпалам. Я не мог рисковать, если расстояние между ними внезапно изменится. Для ориентировки можно было изредка проводить костяшками пальцев правой руки по стене туннеля. Главное, чтобы при этом рукоятка ножа не стукнулась о камень.

Через минуту стена туннеля резко свернула вправо. Я дошел до первого круглого зала в пещере, направился ко входу в туннель, расположенный напротив того, из которого я только что вышел. Чтобы не сбиться с пути, я внешней стороной своей левой стопы прикасался к шпалам. Пять минут ушло на то, чтобы преодолеть семьдесят ярдов — ширину пещеры в этом месте. Никто меня не позвал, никто не включил свет, никто на меня не набросился. Я был один. Или меня оставили одного, что не совсем одно и то же.