Александр Козырев
Темный круг. Наследие Вассар
Часть 1
Он не любил вспоминать, как попал в этот мир, выхваченный из своего, как самая случайная случайность. Из-за этого те, в чью историю он оказался втянут, не видимый ими, – потому что разве можно заметить увязавшийся за подолом листок, когда тебя несет ураганом, да и сам ты ураган? – были для него как одно неразделенное и безусловное зло. Но иногда он сознательно вызывал воспоминания, бередил не успевающие зарубцеваться раны, вновь и вновь переживая то, что не было предназначено ему, в месте, в котором он не должен был оказаться…
Он уже не помнил, сколько он бежал и когда начался его бег. Небо рушилось на землю. Земля вздымалась до небес. Как две исполинские ладони, они то сходились, оставляя видимой лишь длинную узкую полоску горизонта, то расходились вновь, и тогда очередная волна подхватывала его и гнала вперед. Ему оставалось только подчиниться. Давно оглушенный диким воем и скрежетом, заполнившим все пространство, он не слышал даже собственного голоса.
А потом наступила тишина. И было в ней что-то чудовищно неправильное. Он видел, как летят в воздухе, осыпаясь разрушительным градом, поднятые чьей-то волей камни, как, падая, рассыпаются в пыль, видел, как дрогнула и прогнулась земля, скатываясь со стен огромной воронки, видел, как забили ключи и устремились потоками вниз. Но ничего не слышал. Он лежал на вершине холма. Долго, время от времени проваливаясь в сон. Слух вернулся позже, как и осознание того, что с ним произошло. А пока он даже не удивился стремительным переменам вокруг. Воздух очистился, обнажив удивительной красоты небо и белоснежные поля, тянущиеся вдаль, насколько хватало зрения. Сначала он подумал, что видит снег. Нет, землю покрывали цветы – белая рантия, священный цветок Жизни (название как само собой пришло в голову). Небесная синева отражалась в воде. Огромная воронка, превратившись в подобие чаши, успела наполниться водой: ничто не тревожило ее глади. Вокруг чаши четко обозначилось поделенное надвое кольцо: одна его часть стремительно зарастала травой, другая так и осталась выжженной, черной, ничего с той поры и не родившей землей.