Рядом со статуей установили черную гранитную стелу, названную Монументом веры, и на ней выгравировали символ веры на разных языках:
Центр веры был открыт уже три дня. Все это время Хайнс и Кейко дожидались посетителей в торжественно оформленном вестибюле. Небольшое здание Центра, построенное недалеко от площади Объединенных Наций, привлекало туристов. Они фотографировали статую Свободы и Монумент веры, но внутрь никто не заходил. Казалось, люди опасались приближаться к дверям Центра.
— У меня такое ощущение, будто мы владельцы едва живой семейной лавки, — пошутила Кейко.
— Дорогая, это здание однажды станет памятником истории, — торжественно заверил Хайнс.
На третий день, в полдень, кто-то наконец вошел в двери Центра. Лысый, угрюмый мужик среднего возраста с трудом держался на ногах, и от него пахло спиртным. Он подошел к Хайнсу с Кейко и заплетающимся языком объявил:
— Я здесь, чтобы поверить.
— Центр веры обслуживает только военнослужащих космических сил. Покажите ваше удостоверение, — поклонившись, попросила Кейко. Хайнс отметил, что она ведет себя как хорошо вышколенная официантка отеля «Токио Плаза».
Мужик покопался в карманах и вытащил удостоверение.
— Я работаю в космических войсках. Гражданский служащий. Сойдет?
Изучив удостоверение, Хайнс кивнул:
— Мистер Вилсон, вы хотите пройти процедуру прямо сейчас?
— Ага, прямо сейчас, — ответил он. — Эта… штуковина, которую вы называете символ веры… я ее записал вот здесь. — Он вынул из нагрудного кармана аккуратно сложенную записку. — Хочу в это поверить.
Кейко уже собиралась пояснить, что по решению СОП ментальную печать можно накладывать только по той формулировке, которая приведена на монументе у дверей. Не дозволялось вносить никаких изменений, ни в единое слово. Хайнс мягко остановил Кейко. Интересно узнать, что же написано на этом клочке бумаги. Он развернул записку и прочел:
«Катерина меня любит. Она никогда мне не изменяла и не изменит!»
Кейко еле удержалась от смеха. Разгневанный Хайнс скомкал бумажку и бросил ее в лицо пьяному посетителю:
— Убирайтесь отсюда ко всем чертям!
После ухода Вилсона еще один человек прошел мимо Монумента веры, пересекая невидимую границу, от которой туристы держались подальше. Он стал расхаживать между Монументом и входом в Центр и вскоре привлек внимание Хайнса. Хайнс позвал Кейко и указал на посетителя:
— Посмотри на него. Он наверняка солдат.
— Вид у него усталый, как физически, так и психически, — заметила она.
— Но он солдат. Поверь мне, — повторил Хайнс. Он уже собрался было выйти наружу и поговорить с ним, но в этот момент мужчина направился к дверям Центра. Он был того же возраста, что и Вилсон, с красивым восточным лицом, на котором — Кейко не ошиблась — проступали несомненные признаки меланхолии. Его неприятности, однако, были иного рода, чем у бедняги Вилсона. Судя по всему, он уже много лет пребывал в депрессии, но успел смириться со своим душевным состоянием.
— Меня зовут У Юэ. Я хотел бы поверить, — представился вошедший. Хайнс отметил, что он сказал «уверовать», а не «поверить».
Кейко Ямасуки поклонилась и повторила свою приветственную фразу:
— Центр веры обслуживает только военнослужащих космических сил. Пожалуйста, предъявите удостоверение.
У Юэ не полез за удостоверением. Вместо этого он сказал:
— Шестнадцать лет назад я прослужил в космических войсках один месяц, а затем вышел в отставку.
— Вы прослужили один месяц? — заинтересовался Хайнс. — Если вы не против ответить… Почему вы подали в отставку?
— Я пораженец. И мои командиры, и я сам поняли, что я не годен к службе в космических силах.
— Пораженчество — это широко распространенное убеждение. Вы, по-видимому, честный человек и открыто рассказали о нем. Может статься, ваши сослуживцы, продолжившие службу, сомневались в победе побольше вашего, но помалкивали, — сказала Кейко.
— Может быть. Однако на протяжении всех этих лет я чувствую себя не у дел.
— Потому что оставили службу?
У Юэ покачал головой:
— Нет, не поэтому. Я родился в интеллигентной семье и получил хорошее образование. Даже став военным, я продолжал рассматривать человечество как единое целое. Я всегда считал, что для солдата высшая честь — сражаться за всю человеческую расу. И такая возможность появилась. Но эту войну нам суждено проиграть.
Хайнс собирался что-то сказать, но Кейко перебила его:
— Можно спросить, сколько вам лет?
— Пятьдесят один.
— Если даже вы обретете веру и сможете вернуться в космические войска, не поздно ли возобновлять службу?
Хайнс видел, что ей недостает решимости отказать напрямую. Вне всякого сомнения, этот грустный мужчина притягивает к себе женский взор. Но Хайнса это не тревожило. Посетитель был погружен в уныние, и ничто иное его не занимало.
У Юэ затряс головой:
— Вы меня не так поняли. Я не хочу уверовать в победу. Я просто желаю обрести душевный покой.