Вот нахрен? Нахрен мне напоминать? Я и без сопливых знаю, когда сердце пополам придется разорвать. Черт, Алисонька, неужели не понимаешь как мне херово?
— Давай, Алис, пошел я… — вместо ядовитых возмущений, прощаюсь благородно.
— Я люблю тебя! — слышу в динамике, перед тем как отключиться.
Глава 28
Красивая. Сонная, красивая девочка… Вот, какие нахрен, 30? Мне кажется, она младше меня выглядит. Разглядываю ее спящую как маньячело конченый. Лицо, шею, плечи… все что не прикрыто простыней, до миллиметра взглядом облапываю.
Ее нежную кожу поцелуями засыпать хочется. Такими, полу-сдержанными, опьяняющими, возбуждающими, чтобы тело от дрожи в руках танцевало. Плавилось. Отдавалось.
Глажу ее шелковистые волосы и, черт, еле удерживаюсь, чтобы пятерней в манящую гущу не погрузиться.
А как хочется… Голову назад запрокидываю. Сжимаю со всей дури кулаки и дыхание на несколько секунд задерживаю, чтобы своим позорным воем не разбудить сладкое сонное царство.
Обещал молитвенно, что она будет отдельно спать. Одна. А по факту, полночи рядом с ней валялся. Коршуном вился над ее сном безмятежным. Завидовал даже. Она спала посапывала, а у меня ни в одном глазу. Так перевозбудился, сидя рядом с ней за просмотром какого-то фильма, что даже душ холодный был не в силах помочь.
Пипец… Я ли это вообще? Просто, сидел рядом. Просто, мать вашу, рядом на пионерском расстоянии. Как, сука, так?
Нет… Головой мотаю.
Я так долго не протяну.
Нужно что-то организовывать, причем двусторонне безопасное. И для ее жизни, и для ее киски…
Черт! Стоит подумать о ее промежности, и снова в штанах пожар. От одного упоминания, крыша едет. Я ведь помню какая она у нее там… Гладенькая… Сладенькая… Нежненькая…
Сука, в жизни повернут не был на женских гениталиях. Есть да есть… А этот Аленький цветочек, хочется языком бесстыдно исследовать, искать те самые места, от которых стон непроизвольно вылетает.
—
Фааак! И ведь тянусь же… Тянусь, точно под гипнозом. Просьба зверя лишь повод — понимаю.
Склоняюсь над личиком ангельским. Носом касаюсь нежной скулы девичьей и очень медленно, с утонченным наслаждением веду им до самого виска.
Спину потную мурашками заливает, а сознание непоколебимо вон вытесняет. Не соображаю, что делаю, от слова совсем… Только и чувствую, как губы адом горят от соприкосновения с ее нежной щекой.
— Ммм! — еле слышный тоненький стон, прям в напрочь разрывает мои чувствительные перепонки.
Твою мать… Твою мать… Твою мать…
На каком-то изощренном испуге от лица ее отрываюсь. Я дебил? Скажите? Я? В своей квартире, от своей новоиспеченной половинки — трусливо шарахаюсь, боясь разбудить. Нормальный?
Еще и в панику вгоняюсь, когда ее аккуратные реснички подрагивать начинают.
«А ну ка, стоять!» Сам себе приказываю. И замираю в ожидании встречи с ее глазами.
— Доброе уро! — нестерпимо выпаливаю.
Она даже не полностью их разомкнуть успела. Придурок.
Рината вздрагивает от неожиданности. Кулачки маленькие сжимает. Распахивает свою синеву и на мне наконец концентрируется.
— Доброе! — несколько секунд спустя отмирает. Потом любопытно себя разглядывать принимается.
Думает я раздел ее?
Ну нет…
У меня очень хорошая мама и она мне по секрету сказала, что девочки не очень приветствуют, когда их в бессознательном состоянии оголяют.
Придет время, сама разденется.
— Который час? — интересуется, натягивая простынь до самого подбородка.
Так, я, конечно, хороший мальчик, но так совсем не пойдет. Уж что открыто — до окончания сеанса не закрывается.
— Иди как сюда! — стягиваю «типа» одеяло, подхватываю ее на руки и тут же на плечо переваливаю.
— Боже, Лев! — содержательно возмущается. — Поставь меня! — пищит мелодично, пока ее волосы мою спину щекочут.
— Успокойся, Романова… — по попе ее поглаживаю, занося в ванную. Мне же хоть какую-нибудь компенсацию надо получить… Я ее восемь часов видеть не буду. — Я лишь, по-джентельменски проводил тебя до туалета, как мама учила… — еще раз хлопаю по нежной булочке, которая выглядывает из-под коротенькой пижамки, еще и осмеливаюсь чмокнуть мимолетно.
Ммм… Сладкий персик.
— Это… это… — кряхтит, пока ее на ноги ставлю, — Это возмутительно! — губки свои дует.
— Ага, какой я негодяй! — по носу пальцем щелкаю. Смешная такая.
— Ты… ты… — задыхается, пока ведет взглядом по моей голой груди… Ниже и ниже… — Боже, у тебя там… — и отворачивается стыдливо.
А я зверина озабоченный, потешаюсь намеренно.
— Что там, Романова? М? — пытаюсь взгляд ее поймать. — Ты же хирург, — лицо ее ладонями ловлю, — Ну, давай, выдай мне медицинский термин реакции в моих штанах.
Нежное личико розоветь начинает, пылать. Дыхание и вовсе с легкими прощается.
— Произнеси вслух, — настоятельно в ее губы выдыхаю.
— Ох! — вздрагивает в моих руках, физически ощутив касание моего возбужденного члена.
— Ну! — еще и специально, прижимаюсь. Озабоченный, помню.
— Эрекция… — еле слышно вышептывает.