Темный мастер

Слава тут же засуетилась: наградила подзатыльником подвернувшегося некстати дежурного, не слишком старательно скребущего пустые столы; за шиворот поймала какую-то ученицу, отправив ее за блюдами для «господина высокого мастера»; поспешно и грубо отказалась от общества девушки-подмастерья, с которой прежде собиралась разделить трапезу…

Странно и неприятно было видеть, как эта тщеславная, циничная гордячка ведет себя так… заискивающе.

Огнезор старался не смотреть.

Не зря, видно, прижилось в народе выражение «любить, как темный мастер»… Когда у тебя нет прошлого, не за что зацепиться в этой жизни и вряд ли есть во что верить, да ты при том еще и недостаточно глуп, чтоб с чистой совестью и фанатичным блеском в глазах исполнять чью-то волю, — пустота, безразличие ко всему грозится переполнить тебя, и за любое сильное ощущение хватаешься с жадным интересом, со слепой одержимостью голодного, с нелепым упрямством законченного психа. И не важно, за что именно хвататься — лишь бы ярко, по-настоящему, будто и правда жизнь твоя не бессмысленна… Потому выражение «ненавидеть, как темный мастер» было тоже.

Славе просто не повезло.

Он успокаивал себя этой мыслью, стараясь быть терпеливым ради их прошлой дружбы. Но терпения не доставало все больше…

— Ты должно быть ужасно голоден, если сразу пришел сюда, — не подозревая о его мыслях, говорила девушка, устроившись уже за низким столиком. — Когда ты вернулся?

— Сегодня на рассвете. Я потом расскажу, Слава, — отмахнулся Огнезор от ее расспросов.

Сзади тихо зашуршала, отодвигаясь, перегородка, зашаркали неуверенные шаги. Застыл, уткнувшись юноше в спину, чей-то, сначала робко-удивленный, а потом зудяще-любопытный, взгляд.

Мастер резко обернулся — но успел схватить лишь тонкий огонек, едва различимую тень эмоции, тут же поспешно схороненной в почтительно потупленных глазах. Перед ним, с трудом удерживая нагруженный снедью поднос, стояло тощее, некрасивое существо — бледное до синевы, с острым личиком, водянисто-серыми глазами, кривыми, будто насильно срезанными, прядями грязно-русых волос, по привычке все еще зачесанных так, чтобы закрывать лицо, но не достигающих и середины лба…

Девчонка, совсем еще ребенок. Боги, сколько же ей? Двенадцать? Тринадцать? Да ей до ученицы еще расти пару лет!

Огнезор нахмурился. Конечно, иногда Гильдия забирала особенно талантливых и раньше положенного возраста — действие, по мнению юноши, совершенно бессмысленное, поскольку даже не всякий крепкий, подготовленный подросток переживал здешнее «ученичество». Что уж говорить о ребенке?

Но девочка вроде держалась — на ногах стояла твердо, в истерику не впадала. Глядела правда исподлобья, с диковатой ненавистью часто битого волчонка, но это и не удивительно — при ее то малоприятной внешности и… «специализации».

Лекарскими подвалами от нее так и разило — издалека, до отвращения крепко. Как, впрочем, и целительским даром — на удивление мощным, ощутимым даже на расстоянии.

В Храме на такую молились бы!

Вот только Гильдия добралась до нее первой…

А здесь у лекарей были совсем иные обязанности (не зря же их искусство прозывалось мастерством Боли!). И репутация совсем иная…

Проще говоря, ненавидели их здесь все и люто. Даже Огнезор, редко подверженный предубеждениям, с трудом сдержал себя от внезапного приступа враждебности.

— В чем дело? — демонстративно прикрывая нос рукой, жестко спросила Слава. — Я разве тебя за едой посылала?

— Велели… мне, — хрипло, не глядя на них, произнесла ученица.

Огнезор вновь поморщился. Понятно: свои же девчонку сюда выперли! Испугались «страшнейшего из мастеров» — вот и нашли крайнюю.

Невольно в нем всколыхнулось сочувствие.

Ученица, меж тем, неловко опустила поднос на столик перед ними и принялась старательно расставлять посуду.

Мастер с интересом всмотрелся в корявую вязь символов у нее на воротнике, едва удержавшись от нехорошего смешка. Человек, посвящавший девчонку, явно обладал нездоровым чувством юмора. Кто еще мог дать этому страшненькому, злому на весь мир зверьку нежное имя «Мила»?

Будто уловив его насмешку, ученица бросила на Огнезора быстрый косой взгляд — и, сцепив зубы, под немигающим взором высокого мастера дрожащими руками схватилась за кувшин горячего, с пряностями, вина.

— Долго еще?! — недовольно прошипела Слава, как раз, когда девочка наклоняла кувшин над бокалом.

Мила дернулась — и, конечно, расплескала вино, безжалостно обжигая себе пальцы, и, словно в насмешку, заливая густой темной жидкостью расшитые знаками Гильдии манжеты Огнезора.

Мастер на расплывающиеся по ткани пятна и быстро краснеющую кожу на кистях рук даже не взглянул: боли он, конечно, не чувствовал, а вот Славина реакция вызывала в нем большие опасения.

— Ах ты, тварь Темнословова! — закричала в ярости та, награждая неуклюжую ученицу звонкой пощечиной. Отчего вино в руках Милы, конечно, разлилось еще больше, покрывая белые, все в шрамах, пальцы розовыми волдырями.

На впалой щеке девочки краснел теперь яркий отпечаток ладони.