Недаром все же Лая устроила здесь свое представление — среди простых этих, крепких, темноволосых и заросших людей столичный темный мастер действительно выглядел как существо из другого мира. Под внимательными, оценивающими взглядами он почувствовал себя вдруг как в первый день ученичества, и это почему-то вызвало на губах глупую веселую улыбку.
Соседей у него набралось около полусотни. Знакомиться они не спешили, да и присутствие юноши, как прошло первое любопытство, восприняли с видимым замешательством. Лишь старичок, что мастера у входа встретил, подсел к нему вскоре и принялся тягуче объяснять здешние порядки — порой не удерживаясь от того, чтобы пощупать что-то из диковинных для себя Огнезоровых вещей, покачать головой удивленно и неодобрительно, вопрос задать — несложный, наивный даже, но отвечать начнешь — запутаешься.
Как вот, например, объяснишь ахарскому долгожителю, что волосы длиною больше чем до плеч у имперских мужчин — это неизменный атрибут благородного звания? И что вообще это за звание такое? И что такое Дома Крови? И чем Правящий Дом отличается от неправящих? И какое в них для простого люда различие? И почему, в конце концов, одна рубашка Огнезорова стоит больше всех обедов крестьянских за три месяца?..
Юноша, поначалу отвечавший неохотно, потихоньку в разговор этот странный втягивался. Особенно же когда старичок потерял интерес к Империи да молодость свою вспоминать принялся. Истории и поверья ахарские начал рассказывать: об Ихлае и о зиме, которую ахары больше всего на свете любят, так что странствуют вслед за нею с каждым годом все северней; о снеге, для коего в древнем, теперь только в гимнах оставшемся, их языке названий больше двух сотен; о шатрах, что тепло укрывают метели сугробами еще в начале зимы, чтоб не страшны были потом их обитателям никакие морозы; о всяком зверье горном и одежде из меха его — разного для каждых случаев: волчьего — для охоты, медвежьего — для войны, лисьего — для праздников… И о том, что не в шерсть и мех, а лишь в тонкое полотно одеваться — для ахаров все равно, что голым быть. Смешно, непристойно и холодно…
На Огнезора и рубашку его он при этом очень недвусмысленно поглядывал, но юноша прикинулся непонятливым и спросил невинно: неужто и на супружеском ложе ахары в мех облачены? Вокруг раздались смешки, тут же, впрочем, задавленные, из чего сделал мастер вывод, что вовсе не так безразличны к нему соседи, как показать пытаются.
Про Лаю только совсем ничего не говорилось, не спрашивалось — и чудилось в этой недомолвке Огнезору что-то напряженное, упорно избегаемое, связанное непостижимым образом с тихим шепотком за его спиной, скорее учуянным, чем подслушанным, с нелюбезной ехидцей во взглядах, любопытным каким-то выжиданием.
Об этой странности, да еще о загадках Ишиных думал он остаток ночи, уставившись на угли очага, — уже как улеглись, захрапели раскатисто его соседи, устроился, беспокойно покряхтывая, общительный старичок да уныло завыли в лесу над долиной, чуя близкие метели, волки.
Глава девятнадцатая,
в которой объявляется третий лишний
Огнезор не смел пошевелиться, так поглотил его ритуал следующим вечером. С восхищением и молчаливым ужасом смотрел он, как в просторном меховом одеянии, в уборе из бубенцов и ленточек, кружится его Лая при свете огромных костров, подобно горной богине, ступая босыми ногами по свежевыпавшему снегу, связывая, обматывая разноцветными лентами сияющую счастьем молодую пару. Слушал, как под ритмичный топоп ног и хлопки ладоней взмывает к звездам ее чудесный голос, свадебными песнопениями и молитвами доводящий зрителей до слез и экстаза. Как тонко свивает ее песня сердца молодых в единое биение, чтобы затем, уловив этот ритм, окружить их теплом исцеления, умиротворения и радости, на пару ударов пульса полностью погрузить в свой дар, отдавая, отдавая, отдавая…
Неужели он в своем самодовольстве мог когда-то считать ее умения грубыми? Эту легкую жизненную энергию, почти магию, так не похожую на привычные ему трюки обмана и принуждения?
Теперь куда понятнее стало сегодняшнее Ишино недовольство: все утро изнуряла она Огнезора выпытыванием да проверками. Как делал он то? Умеет ли это? И лишь губы кривила на всякий ответ почти презрительно…
Ритуал, кажется, завершился — появились угощение и музыка, начались обычные в таких случаях пляски да гулянья. Сияющая, возбужденная Лая подскочила к нему, сидящему в стороне от остальных.
— Ну как? Интересно было? Я знаю, тебе всегда все интересно!
Огнезору очень захотелось шепнуть ей что-то восторженное, но, кажется, впервые за много лет не нашлось у него нужных слов.
— Ноги покажи, — сбившись, только и сумел он выговорить.
— Да все в порядке! — рассмеялась девушка, демонстрируя лишь слегка покрасневшие ступни. — Особое Ишино снадобье!
— Все равно обуйся. — Ворчливые нотки прорезались в его голосе. — Не могу на это смотреть спокойно.