В голосе Маринки вдруг прорезалось такое отчаяние… в общем, весь мой страх и ужас от всего происходившего вдруг подобрался, отступил — а на его место на миг пришел
— Костя? — Артур посмотрел на меня, ожидая, очевидно, что я выскажусь — и Маринка станет послушной и выполнит нужную команду.
— Ладно, — сказал я. — Поезжайте. Мы тут… как-нибудь выкрутимся… Ну, ты знаешь, что делать. Давайте.
— Поехали! — закричал Артур.
И Джор тоже закричал:
— Мы вернемся! Девчонок отвезем — и вернемся! Ментов приведем!..
Так, ребята. Вот тут мне опять придется отвлечься и попытаться как-то объяснить… Помните, я говорил о трех источниках моего вдохновения: памяти, диктофонных записях и записях от руки в блокноте? И что я не помню, как эти записи делал, хотя почерк мой, он своеобразный и трудноподделываемый, и тем более не помню того, о чем писал, не то что в деталях, а вообще — о чем? Собственно, к этому моменту я и подошел. То, что я расскажу дальше, взято целиком из тех записей. В голове моей сейчас ничего такого нет. Наверняка было. Но сейчас нет. И только временами — на полсекунды, не больше — как проблеск… Сейчас — могу только прочитать запись и очень близко к тексту пересказать. И еще — железобетонная уверенность в том, что все записанное — именно так и было, все правда до буквочки.
Но и эти проблески — не моя память. Как будто вспоминаешь полузабытое кино или чьи-то рассказы…
Не хочу я этого писать, неприятно, мерзко до липкости, но и обойти не могу.
Ладно. Скоро сами все поймете.
Волков заказал самолет, как только понял, что «процесс пошел», поэтому звонок Шарапова, Шарпа, застал его уже на аэродроме Петрозаводска.
— Вы были правы, — сказал Шарп. — Это щит.
— Он у вас?
— Да. Я выслал борт.
— Хорошо, жду.
Через пятнадцать минут в служебном секторе сел САТ-ВБ — один из трех построенных вертолетов этой марки и единственный в нашем полушарии, Волков им очень гордился, это вам не яхта, которых как грязи; в прошлом году Волков удачно организовал банкротство этой перспективнейшей фирмы и сейчас покупал ее вместе со всей документацией, персоналом и ноу-хау через подставных швейцарцев. Вертолет был сделан целиком из углепластика и легко развивал четыреста пятьдесят километров в час на малой высоте в режиме огибания рельефа, то есть был практически невидим для радаров; Волков полагал, что родной армии не обязательно знать, куда летает по делам министр недропользования.
Салон был удобен, но аскетичен — как он любил. Ничего лишнего.
За исключением экипажа, в машине был только Ульфур, правая рука Шарпа.
— Расскажи в двух словах, — велел Волков.
— Перехватили разговор со спасателями. Пропала пара студентов, заблудились в тайге. Обыкновенное дело. А утром уточнили, что студентов нашли, но в плохом состоянии — не дышат и
— Хорошо… То есть со спасателями, конечно, прокол…
— Времени было в обрез.
— Не надо было затевать стрельбу.
— Вы же сами распорядились…
— Да. Потом разберусь и решу. Про министра не беспокойся, я организую, чем бы ему заняться. Где сейчас щит?
Ульфур молча показал в заднюю часть салона.
Щит казался новехоньким, словно только что из рук мастера, время над ним было не властно. Волков благоговейно взял его в руки. Тяжелый…
— Никто из вас в крипту не входил? — спросил Волков, хотя и был уверен в ответе.
— Нет. Студенты входили.
— Это понятно… Ладно, сколько нам еще осталось?
— Шесть минут.
— Хорошо, Ульфур, хорошо…
Он провел ладонью над щитом, прислушался. Как будто пламя бушевало там, в глубине ясеневых брусьев, наискось прошитых железными прутьями и склеенных рыбьим клеем… Потом — положил руку на щит. Жгло. Лабиринт, вырезанный на лицевой стороне, тут же начал светиться, как уголья под пеплом. И напротив, холодным по-зимнему был бронзовый, покрытый запирающими рунами обод.
— Две или три пули в него попало, следов нет, — сказал Ульфур.
— Кто же это посмел? — спросил Волков.
— Болто.
— Тогда понятно, почему он мертв.
— Его зарубило винтом…
— Да хоть молнией. Не имеет значения. Так что, Ульфур, имей в виду — щит этот неприкосновенен. Причем неприкосновенен дважды… Но эти детали тебя уже не касаются. Главное усвоил?
— Да, шеф.