Темный мир

— Мало. Тех бандитов, кого вы видели, девушка, все равно никто искать не станет… привычно спишут все на какого-нибудь дезертира или на черных копателей, а то и просто — на несчастный случай. И, подозреваю, свидетели наши будут рассказывать такие небылицы и так друг с другом не совпадать, что их самих по врачам отправят — не грибочков ли каких отведали ненароком. И окажется, что да, грибочков, тут весьма интересные для медицинской науки экземпляры попадаются…

— Но… — Маринка хотела что-то сказать — и замолчала. Видимо, вспомнила, насколько разные воспоминания у нас с ней об одном и том же. — Тогда — почему?

— Вот и я хочу понять… Вот вас сначала от общей группы отделяют, вы находите щит, потом группа зачем-то объединяется — и тут же разъединяется снова. И в обеих частях есть помеченные щитом…

— А… кто может вот так… управлять?

— К сожалению, с уверенностью я сказать не могу. А догадки строить — не хочу.

— И что же нам делать?

— Если совсем честно — то не знаю. Если происходит то, о чем я подозреваю, то ни вам не справиться, ни мне. Тут нужен кто-то… более серьезный.

Повисло молчание. Я плечом чувствовал, что Маринка опять дрожит — как тогда, в подземелье. Я приобнял ее, чтобы успокоить, и понял, что она горячая, как чайник.

— Ирина Тойвовна, — сказал я, — не томите. Мы понимаем только, что ничего не понимаем. С нами что-то происходит такое… такое… что полностью противоречит всему нашему опыту. А вы — вы ведь хоть что-то понимаете. Хоть самую малость. Ну скажите — нам надо просто пойти и утопиться, или рвануть за границу, или что? Или сидеть на попе ровно и ждать, когда за нами придут?

— Ты прав, мой мальчик… — сказала Ирина Тойвовна, и голос ее был печален. — Действительно, выбор простой. Или сидеть и ждать, или идти. Отдаться на милость одним — или отдаться на милость другим. С непредсказуемым результатом и в том и в другом случае… Вот что. Дайте-ка мне ваши руки. Идите сюда, к огню…

Мы подошли. Я подставил под свет — какой там может быть свет от желтого пламени размером с арбузное семечко? — левую руку.

— Обе, обе, — сказала ведьма. — И ты, девушка, тоже…

Потом из темноты появились ее пальцы и кусочек ладони: все раздутое, синюшное, с полопавшейся местами кожей. Я даже вздрогнул.

— Ничего, это скоро пройдет, — тихо сказала Ирина Тойвовна. — Переутомилась я, переработалась… Так, а ну-ка посмотрим…

Прикосновения были холодные. Она крутила наши руки так и этак, сгибала и разгибала пальцы, поворачивала к свету то прямо, то боком. Наконец, разглядев что-то, велела нам сесть.

— С чего начать? — спросила она как бы сама себя. — Хоть с сотворения мира… Когда-то женщины правили миром, потом стали править мужчины. У каждого своя магия и своя правда. Не мое дело судить… Но вам найти защиту можно только у женщин, мужчины для вас сейчас — смерть без песни. Запомните имена: Мадеранна, Саранна, Юксанка, Уксакка. Когда-то их почитали наравне с богами и богинями. Ищите кого-нибудь из них…

Она замолчала. Молчали и мы.

(Вообще-то во всех источниках имена Великой богини и ее дочерей писались по-другому: Мадеракка или Мадератча, Саракча — ну и так далее. Но Ирина Тойвовна произнесла именно так, как я сейчас написал, а почему, я не знаю. Может быть, она знала лучше…)

— Я дам проводника, — сказала Ирина Тойвовна.

— Лилю? — спросил я.

— Нет, Лиле надо учиться, времени слишком мало осталось. Все умения следует обрести ребенком, потом будет поздно. Лилю я вам недам…

— А чему она учится? — спросила Маринка.

— Чему я могу научить? Только собирать кости.

— Э-э… Это как?

— Вот так. Ходишь по тайге и собираешь кости. Потом выкладываешь из них зверя. Или человека. Потом надо понять, что над ним спеть. Долго понимаешь. Иногдадень, иногда год. И если правильно выложишь и правильно споешь, он покрывается плотью и оживает. Плохо помнит то, что было, — но разве это важно? Радость в том, что он живой…

— И Лиля…

— Лиля уже сейчас лучше меня, — сказала Ирина Тойвовна даже с какой-то грустью. — Ее отцом был оживший егерь — может быть, поэтому она так понимает песни зверей. Она еще не пробовала петь над человеком… но у нее получится, я верю. Нет, в проводники я вам дам другую…

Послышалось движение, сухой шорох, перекладывание предметов. В свет лампадки неторопливо вразвалочку притопала тряпичная кукла. У нее был белый с мелко-мелко расшитой каймой платок, завязанный «шапочкой», беличья серая доха, узкие раскосые глазки и капризный, уголками вниз, ротик. На ногах куколки плотно сидели лапоточки из узких кожаных ремешков.

— Чур меня… — услышал я за спиной Маринкин испуганный шепот, но не оглянулся.

Что-то надо было сказать и мне.

— Здравствуй, — выдавил я из себя. Куколка кивнула.

— Я тебе вовсе не враг, — вдруг на каком-то наитии полилось из меня, —

Я тебе честный друг

В сон мой не заходи

И не броди вокруг

Лапками не хватай

Душу не береди

береги и шагай

Или просто — веди.

— Она вас отведет, — сказала Ирина Тойвовна. — Вы пока поспите, а я над ней еще спою…