Он отпустил ее запястья, склонившись, чтобы поцеловать ее рот, глаза.
- Ты такая красивая, Рейвен. И принадлежишь мне. Принадлежишь только мне. - Он лег поверх нее; его мускулы напряглись - невероятно сильный, дрожащий от своей потребности в ней.
- А никого другого и не могло быть, Михаил, - мягко ответила она, ее пальцы успокаивали его горящую кожу. Она разгладила линии глубокого отчаяния на его лице, радуясь ощущению его волос в своих ладонях. - Я доверяю тебе, только тебе.
Михаил обхватил ее небольшие бедра своими руками.
- Я буду так нежен, насколько смогу, малышка. Не закрывай свои глаза, оставайся со мной.
Она была влажной, готовой для него, но когда он медленно вошел в нее своим напряженным членом, то почувствовал внутри нее защитный барьер. Резко вздохнув, она напряглась.
- Михаил. - В ее голосе слышалась явная тревога.
- Это ненадолго, малышка, а потом я возьму тебя на небеса. - Он ожидал ее согласия, выжидая и горя в агонии.
Ее глаза блестели, когда она взглянула на него с удивительным доверием. Никто, ни из ее рода, ни из его, на протяжении веков никогда не смотрел на него так, как в данный момент смотрела она. Михаил подался вперед, глубже входя в тесное, жгучее влагалище. Она мягко застонала, и он, склонив свою голову, нашел ее рот, стирая боль прикосновением своего языка. Он все еще сдерживал себя, чувствуя их смешанное сердцебиение, кровь, поющую в их венах, пока ее тело приспосабливалось к его.
Он целовал ее нежно, ласково, раскрывая свое сознание насколько это было возможно, желая, разделить себя с нею. Его любовь была дикой, всепоглощающей, защищающей, которую заслужить было определенно нелегко, но которая полностью предназначалась ей. Затем он начал двигаться, медленно и осторожно вначале, оценивая ее реакцию по выражению лица.
Требования тела Михаила начали брать над ним вверх. Пламя лизало его кожу, ревело в его животе. Его мышцы сжались, напряглись; небольшие капли пота выступили на его коже. Он еще ближе притянул ее к себе, заявляя на нее свои права, погружаясь в нее снова и снова, полный решимости насытить свой неутолимый голод.
Руки Рейвен передвинулись на его грудь, трепеща, словно в знак протеста. Он что-то предупреждающе проворчал, склонив свою темноволосую голову к темной маковке ее левой груди. Мягкая бархатистая кожа, жгуче-жаркое влагалище. Он весь горел, двигаясь все сильнее, ища освобождения единственно-доступным ему способом. Они были единым целым; она была его второй половинкой. Она снова шевельнулась, отодвигаясь от него, задыхаясь и невнятно протестуя, выказывая свой страх перед волной удовольствия, охватившей ее. Он снова что-то проворчал, чувственно протестуя и погружая свои крепкие зубы в выемку на ее шее, прижимая к библиотечному полу.
Огонь разгорелся в сильный пожар, бурный, неконтролируемый. Грохотал гром, сотрясая дом, когда вспышки молнии, сопровождаемые ударом грома, одна за другой ударяли в землю. Он взревел, вознося мольбу к небесам, когда взял ее с собой за пределы земли. Это длилось бесконечно. Боль граничила с удовольствием, заставляя требовать все больше и больше. Освободившись от спермы, его тело начало испытывать ненасытный чувственный голод; чудовище, живущее в нем, полностью пробудилось.
Рот Михаил оставив ее плечо и пройдясь вдоль линии горла, нашел устойчивое биение ее сердца под полной манящей грудью. Приласкав языком ее напряженные соски, он вернулся к груди, обводя ее раз, второй. А затем его зубы глубоко вошли в нее и он начал питаться; и вновь его тело овладевало ею, страстно и быстро, ненасытное в своем сексуальном безумии. Ее вкус был сладким, чистым и очень привлекательным. Он жаждал все большего и большего, его тело становилось сильнее и мощнее, двигаясь все сильнее и сильнее, все глубже погружаясь в нее, подводя ее к очередному оглушительному экстазу.
Рейвен боролась сама с собой, не узнавая Михаила в том чудовище, чьи эмоции представляли собой смесь чистого чувственного голода и зверского аппетита. Ее тело отвечало ему, находясь во власти своей, казалось бы, бесконечной потребности в нем. Его рот обжигал и мучил ее кожу, казалось, бесконечно питаясь, стремительно приближая кульминацию. Она чувствовала, как слабеет, странная эйфория постепенно овладевала ею - томная и сексуальная. Прижав его голову к себе, она отдавала всю себя во власть его ужасного голода, в то время как его тело снова и снова содрогалось в конвульсиях.
Именно ее одобрение отрезвило его. Эта женщина не находилась под гипнозом, она предлагала себя добровольно, потому что чувствовала его неистовую потребность, потому что верила, что он остановится прежде, чем причинит ей вред, прежде чем убьет ее.