Темный путь. Том второй

Эти последния слова меня сразу отрезвили. Я вспомнил о Жени, и увлечение мое Лией — сразу охладело… Мне действительно стало стыдно и совестно, что женскую красоту я ставлю выше всего и ради нее забываю прямое, настоящее дело.

Незаметно мы вышли из залы.

— Послушай! — сказала Геся на улице. — А ведь я голодна, и все из-за тебя, собачатник развратный!.. Если бы не ты… я бы осталась ужинать у отца… Он всегда так сытно, славно кормит и поит тоже на славу… Ты меня должен накормить… Слышишь!.

— Куда же я тебя повезу? Я здесь не знаю ваших ресторанов!.. Вези меня!..

— Я ни разу не бывала у Дюссо!.. Поедем!.. Эй! Извозчик!..

И мы отправились, или правильнее говоря, она повезла меня, к Дюссо. Извозчик попался бойкий, и мы живо доехали…

Она спросила отдельный кабинет — уютный, комфортный, с такими мягкими упругими соблазнительными диванами, что они мне сразу представились в виде алтарей веселому богу Приапу.

Она заказала рыбу Saumon à la sauce[39] и велела сейчас подать шампанского…

— Я пить хочу!.. — сказала она.

— Разве шампанским можно напиться? Спроси сельтерской, содовой воды, а шампанским можно только напьяниться…

— Напьяниться!.. ха! ха! ха!.. Я никогда не была пьяна… Напьянь меня!.. — И она прыгала на мягких пружинах дивана и качала меня.

«Какая разница с тихой, рассудительной, неувлекающейся Лией, — подумал я… — Две двоюродные сестры и две противоположности…»

XXXIII

— Послушай! — сказал я… — Скажи ты мне, пожалуйста, отчего ты так… свободно живешь?.. Как это тебе твои соотчичи позволяют так жить?..

— Я жертва…

— Чего? Жертва разврата?

Она очень больно хлопнула меня веером по руке.

— Жертва принципа… глупый собачатник! Добродетельной быть легко… Но не всякий возьмется за такое дело, за какое я взялась… На меня пал жребий… Что же?.. Я покорилась… Господь избрал меня… Такой, как моя целомудренная, книжная сестрица Лия, очень легко быть… Занимайся своими книгами всласть… сколько хочешь и не знай ничего больше. Ведь она одна у отца… Матери у нее нет, и хотя он строго держит ее… Но и ухаживает за ней и чуть не молится на нее… С глаз ее не спускает… Нет, ты не можешь понять и представить себе, до чего она узкая эгоистка!.. Целый день, гусыня противная, сидит за книгой… или торчит в публичной библиотеке… Противное созданье!.. Терпеть не могу таких крахмальных существ… Заячья душа! Ни себе, ни людям… Нет, я понимаю такой характер, как Юдифь… Отдай себя всю делу…

— Так ты Юдифь?

В это время вошли двое слуг, один нес на серебряном подносе рыбу и разные разности, другой — держал откупоренную бутылку шампанского. Геся подставила ему свой плоский бокал и кивнула головой в ответ на мой вопрос.

— А кто же твой Олоферн, которому ты отрубишь голову?

— Ты!.. — сказала она, пристально смотря на меня, и захохотала. — Знаешь ли, в этих бокалах ужасно неудобно пить. — И она быстро перелила шампанское в маленький стакан и выпила его залпом.

Не знаю почему она в эту минуту удивительно напомнила мне маленькую Ришку.

XXXIV

На другой день я проснулся поздно и в испуге посмотрел на часы: не проспал ли я назначенного мне вчера часа? Но было еще девять часов, как раз достаточно для того, чтобы собраться и бежать к Гесе.

Ровно в девять часов я поднялся к ней на лестницу и постучал в дверь ее. Ответа не было. Дверь была заперта.

«Спит, презренная Гетера!» — подумал я и пошел допросить хозяйку меблированных комнат. Хозяйка — толстая, подслеповатая и, должно быть, непомерно хитрая чухонка, подала мне маленькую записочку, на которой стояло:

«Сегодня нельзя. Приходи завтра, в девять часов.

Твоя Г.»

Кровь хлынула мне в лицо.

«Она просто надувает и смеется надо мной!» — подумал я, и мне вдруг вспомнились Ришка и Сара, и я в страшной досаде вышел на улицу.

У подъезда стоял швейцар, и два дворника смотрели направо по Фонтанке. Там вдали поднимались клубы черно-сизого дыма.

— Что это? Пожар? — спросил я.

Швейцар угрюмо посмотрел на меня и нехотя ответил:

— Да!.. Пожар… Опять они шалят.

— Кто они? — спросил я.

— Они! Нехристи поганые!.. Бунтари!.. Вот кто!..

Дворник осмотрел меня с головы до ног и проговорил со злобой:

— Спокоя нет от них… анафемов… Четвертый день жгут Питер-то… Вчера-с — какой большой пожар на Песках заправили… Сегодня вон как опять засветили… Должно быть, на Сенной.

И он посмотрел на меня угрюмо и подозрительно.

Я машинально пошел по направлению к тому месту, где горело, и теперь ясно вспомнил, что действительно во все предшествовавшие дни были пожары. Вспомнил даже, что мне кто-то говорил, что все 13 частей Петербурга сбились с ног и вся пожарная команда измучена. И тут же вспомнил то, что мне говорил вчера Бейдель: что сегодня они жгут мелочных торговцев, апраксинцев. Под впечатлением досады и злобы на «еврейскую собачатницу» мне представилось вчера все жидовское собрание в сильно подозрительном свете.