– А вы, все такие умные, отчего не предсказали, что проклятые вылезут, как крысы, в наших землях? А? И что от Бетренбурга не останется камня на камне – в прямом смысле слова? А разве я не писал вам донесения, разве не говорил, что видел баронессу, и как эта тварь выжигает землю и сеет страх близ нашей крепости? – взъярился Ренард.– А? Или никто не получал сообщений?! Или их просто выкидывали вместе с гонцами за ворота Фергала?
Монах не ответил, сделал вид, что занят составлением очередной инструкции.
– Теперь там одна сплошная выжженная земля и развалины, а проклятые прут и прут дальше, и наши села и города горят, горят, горят…
Монах упорно молчал.
– Могу я переговорить с инквизитором? – внезапно сбавив тон, спросил Ренард.
– Нет. Твое дело – указывать дорогу. Тебе ясно? – Монах попытался изобразить что-то уж совершенно снисходительно-начальственное.
«Вот сука,– подумал Ренард.– Я всегда готов служить Империи! Но почему приходится при этом служить всякой мерзкой дряни?»
– Ясно. Да не совсем. Нужны деньги на припасы – сухари, уксус, сыр, копченые ребра, горох. Овес для лошадей. Кто выдаст? Старший ключник?
– Лишних припасов в замке нет,– объявил монах.
– Тогда деньги.
Монах сначала посерел, потом покраснел.
– Жители города обязаны снабжать армию по первому требованию… – выдохнул он, весь трясясь от праведного гнева.
– Без денег ничего забирать не буду. Деньги, да не зеленая медь, по краешку вся обкусанная, а полновесное золото или, на худой конец, серебро. Или езжай сам проводником – и следуй своей инструкции! – Голос Ренарда заледенел от ярости.
– Да тебя в подвалы инквизиции запрут!
– Отказ грабить свое же население – ересь?
Монах побагровел. Потом засунул руку в карман свой коричневой рясы, немного помедлил и, наконец, извлек заранее приготовленный кожаный мешочек. Не прояви Ренард настойчивости, сей мешочек так бы и остался в кармане монаха.
Следопыт буквально вырвал добычу из пухлых пальцев, растянул ремешок. Внутри было серебро – монет двадцать. Ну что ж, не так уж и плохо. На припасы должно хватить.
– Здесь распишись! – монах подтолкнул сшитую суровыми нитками книгу.– Получил двадцать пять серебреных «демосов» на нужды отряда.
– Двадцать пять? – Ренард высыпал серебро на стол и стал пересчитывать.
– Двадцать… – откашлявшись, сказал монах и ткнул пальцем в нужную строчку.
Ренард ссыпал двадцать монет назад в мешочек и расписался.
– Доволен? – Монах сопел от злости, будто отдал следопыту свои последние личные сбережения.
– Да что уж там! – махнул рукой следопыт.– Давай сюда твою поэму.
Монах открыл рот, чтобы одернуть наглеца, но ни одной подходящей фразы не нашлось. Посему рот захлопнул, свернул свиток с наставлениями и протянул Ренарду.
Следопыт сунул свиток за пояс. Ну что за дурацкое задание! Тащиться в полуразрушенный Ниинорд, когда огромная армия проклятых собирается в землях Империи неподалеку! Да, лучники и рыцари смело сражаются, но как им устоять против тех, кто не боится смерти и, пав в бою, снова возвращается в армию Бетрезена из Преисподней, получив новое тело?
Но приказ есть приказ, и в Империи,– которая сама, в общем-то, и есть одна сплошная армия, только тем и занятая, что постоянно молится и воюет,– приказы не обсуждают.
Монах закрыл чернильницу, сгреб свитки в кожаный футляр и потрусил из залы. Ренард слегка поклонился – получилось так, что поклонился он спине и заднице этого треклятого монаха. Цесарея даже не заметила ни спора из-за денег, ни ухода казначея.
Монахиня-то она монахиня, но при этом совсем девочка, бледное лицо кажется прозрачным из-за темного убора и парчового платка, плотно обхватившего тонкую шею. И платье на ней длинное, до полу – в таком неудобно сидеть верхом на лошади, и уж тем более карабкаться по каменистой тропе где-нибудь в приграничье. Но монахиням не положено иное платье, хотя все же в дорогу можно и переодеться…
Ренард зачем-то вытащил свиток из-за пояса и вновь пробежал глазами начало инструкции:
«Приказываю отвезти монахиню Цесарею в Ниинорд…»
Ну что ж, раз приказано довезти и оставить в этом самом Ниинорде, будто кинуть в пасть демонам, значит, будет сделано.
Мерзкие нынче наступили времена. Немногие купцы, что вернулись из Алкмаара, доносили, что там бушует эпидемия чумы. Все порты на имперском берегу Горгового моря уже закрыли, и прибывших посадили на карантин. Товары сожгли вместе с одеждой, а корабли окуривали дымом можжевельника и чистили потоками сильнейшей магии. На счастье, чума так и осталась в алкмаарских землях. Да, эту беду пока удалось отвести, а вот что делать с проклятыми – никто, похоже, не ведал. Когда расселась земля, и из адского пламени вылезли огромные демоны, дыша огнем, все будто обезумели от страха. Одни бежали, куда глаза глядят, другие в ужасе преклоняли колена перед проклятыми. Каждому вновь обращенному демоны выжигали пентаграмму на лбу, после чего, потеряв остатки воли, одержимые готовы были без звука умереть по приказу Бетрезена.