Они собирались покинуть крепость, но все еще считали себя вправе сунуть нос в дела Сабина.
— Наверное, он и не уезжал отсюда, — сказала Камео, не обращая внимания на гарпий. Она остановилась перед Сабином. — Вероятно, все это время он находился здесь, ждал, наблюдал, собирал армию. А теперь, когда нас в крепости осталось мало…
— Черт. — Сабин провел рукой по лицу. — Самое время наказать нас за то, что случилось в Египте. И не будем забывать о том, что он хочет вернуть женщин.
Включая Гвен.
— Да. Торин уже предупреждает остальных, — сказала она. — По крайней мере, они пока не наступают, собирают силы в городе.
— Какого черта тут происходит? — требовательно спросила Бьянка.
— Охотники здесь и готовы к битве, — ответил Сабин. — Вы говорили, что будете сражаться на моей стороне, поможете мне уничтожить их. Что ж, теперь у вас есть шанс.
Но сначала нужно придумать, что делать с Гвен, пока он… они… будут отсутствовать. Если гарпии только попробуют сбежать с ней при первой удобной возможности…
В его горле раздалось тихое рычание, щекочущее голосовые связки.
Да, мысль о том, чтобы оставить без дела сильного, способного воина, была для него внове. Даже казалась нелепой. В особенности если учесть, что он с самого начала планировал использовать Гвен в бою. Но он не собирался менять свое решение. Каким-то непостижимым образом Гвен стала для него важнее всего остального.
За последние несколько дней он почти не виделся с ней, пытаясь ослабить ее значимость для себя, расставить приоритеты. Это не сработало. Она стала для него еще более важной… номером один в его списке.
Мимо них пронесся Кейн. В каждой руке он держал по половине портрета Галена, нарисованного Даникой.
— Зачем тебе это? — окликнул его Сабин.
— Торин хочет, чтобы я его спрятал. На всякий случай.
Судорожно вздохнув, Кайя схватила Кейна за руку, останавливая его.
— Где ты это взял? Надеюсь, ты понимаешь, что тебе придется заплатить за то, что ты порвал его, ты, ублю… — Взвизгнув, она отпустила его, потерла ладонь. — Какого черта ты бьешь меня током?
— Я не…
— О, боже! — Гвен сбежала по ступенькам, ее взгляд был прикован к портрету. — Откуда у тебя это?
— Что случилось? — Переступив порог, Сабин приблизился к Гвен и обнял ее за талию.
Она дрожала.
Талия переводила ледяной взгляд с Гвен на портрет, с портрета на Гвен. Она тоже побледнела, под кожей проступили голубые сосуды.
— Нам пора, — сказала она, и впервые с момента их встречи Сабин уловил в ее голосе эмоции. Страх. Беспокойство.
Бьянка бросилась к Гвен и схватила ее за запястье.
— Не говори ни слова. Идем отсюда, вернемся домой.
— Гвен, — произнес Сабин, крепко прижимая ее к себе. Что, черт возьми, происходит?
Гвен тянули в разные стороны, но она, казалось, не замечала этого.
— Мой отец, — наконец проговорила она так тихо, что Сабину пришлось напрячь слух.
— Что с твоим отцом?
Она никогда прежде не говорила об этом человеке, поэтому Сабин решил, что отец, видно, не принимал никакого участия в ее жизни.
— Они не хотят, чтобы я говорила о нем. Он не такой, как мы. Но откуда у тебя этот портрет? Он висел в моей комнате там, на Аляске.
— Подожди-ка. — Он взглянул на картину. — Ты хочешь сказать…
— Да, этот человек — мой отец.
Нет. Нет!
— Этого не может быть. Посмотри внимательнее и увидишь, что ошиблась.
«Пусть это будет ошибка. Пожалуйста, путь это будет ошибка».
Сабин сжал плечи Гвен и заставил ее вглядеться в портрет.
— Я не ошиблась. Это он. Я никогда не встречала его, но всю свою жизнь смотрела на этот портрет, — задумчиво проговорила она. — Это единственное, что связывает меня с моей светлой стороной.
— Это невозможно.
— Гвен! — в один голос крикнули гарпии. — Хватит.
Она не обратила на них внимания.
— Говорю тебе, это мой отец. А что? Что с тобой? Откуда у вас этот портрет? И почему он разорван?
Очередная волна отрицания прокатилась через Сабина, уступив место потрясению, наконец, он вынужден был принять истину. С осознанием этого пришла ярость. Ярость, смешанная со смертельным страхом и тревогой, которые исходили от Талии. Гален был отцом Гвен. Гален, его заклятый враг, бессмертный, по чьей вине Сабину пришлось пережить худшие дни в его долгой-долгой жизни, был чертовым отцом Гвен.
— Вот дерьмо, — сказал Кейн. — Дерьмо, дерьмо, дерьмо. Это плохо. Очень плохо.
Собрав все силы, Сабин постарался сохранить самообладание.
— Этот портрет висел в твоей комнате? Точно такой же портрет?
Она кивнула:
— Моя мать дала его мне. Она написала его много лет назад, когда поняла, что беременна мной. Она хотела, чтобы я увидела ангела, чтобы не хотела быть такой, как он.
— Гвен, — рявкнула Кайя, потянув сестру к себе. — Мы же просили тебя помолчать.
Но Гвен больше не могла молчать. Слова сами лились из нее, слишком долго сдерживаемые запретами. А может быть, научившись сражаться, она больше не боялась отстаивать свое мнение.