Темный (СИ)

На этот вопрос он промолчал, просто бросил купюры на стол и, поднявшись, пошел на выход. А я быстрым шагом за ним.

— Андрей, — уже в машине одернула я его, когда он набрал высокую скорость.

— Анабель, — прорычал сквозь зубы он.

И вроде я понимаю, что сейчас не время и не место для разборок, Андрей за рулём, а он и так уже зол.

Но остановится уже не могу. Слишком сильно на меня подействовал запрет от него. Слишком сильно меня потряхивает от гнева, что бы промолчать.

— Ты понимаешь, — сквозь зубы начала я, — Что речь идёт о спасении миллионов людей!

— Я и так позволяю тебе спасать детей, хватит!

— Что ты делаешь? Позволяешь?

— Да, Бель, позволяю. Ты моя жена, живёшь в моем доме, тратишь мои бабки. Ты должна быть послушной девочкой.

— Вот деньгами меня ещё не попрекали, — всплёскиваю я руками.

— Конечно, ведь твой папа все для тебя сделает. Но сейчас не об этом, я не хочу, что бы ты виделась с этим. Я не разрешаю тебе.

— Я просто хочу помочь!

Он не отвечает мне ничего на это, только сильнее сжимает челюсть. Оно и понятно, смысл отвечать и тратить энергию, сейчас мы оба взвинчены и не слышим друг друга. Так же и не скажем ничего нового, поэтому это будет просто разговор на повышенных тонах по кругу, который перейдет в ор.

До дома мы доезжаем в тишине, которая меня настолько нервирует, что я не могу остановится. Ёрзаю на сидении, поправляю волосы, тереблю ручку сумки, меняю положение головы, то смотрю в лобовое, то в боковое, но ни разу на мужа.

Когда подъезжаем к дому я резко дёргаю дверь и пытаюсь быстрее найти ключи в сумке, но в такой суматохе у меня получается просто ужасно. Наконец-то справившись я открываю входную дверь с третьего раза и бросаю ключи на тумбочку у входа. Скидываю балетки и оборачиваюсь к мужу, что бы спросить можно ли мне уединится в душе или он и там будет за мной следить? А то, что сегодняшний день — слежка, а не проявление внимания к своей жене, ясно как белый день. Но не успеваю сказать и слова, вижу как Андрей подхватывает мои ключи и разворачивается, бросая мне на последок:

— Буду поздно.

— Ты меня запираешь?

— Если ты выйдешь, — говорит он, остановившись и повернув ко мне голову, — Я узнаю и мы либо переедем на другой конец страны, либо разведется

— Ты мне ставишь такие ультиматумы только из-за возможной встречи с Аллариком? — мой голос от негодования переходит на писк.

— Я ставлю такие ультиматумы только из-за возможной встречи тебя и твоего любовника, — получаю словесную, отрезвляющую пощечину, когда он жёстко припечатывает и уходит, запирая меня.

В принципе, мог бы не запирать. Выбраться из дома раз плюнуть, но я не собираюсь этого делать. Не потому что он приказал, а потому что мне стыдно. Мне действительно стыдно и противно от самой себя. Никогда в жизни не думала, что буду изменщицей.

И после этих слов, прилетевших мне, я понимаю поведение своего мужа и перестаю злится. Весь мой гнев как будто вымывает из меня, остаётся только чувство обречённости. Ведь мне ходить с этим клеймом всю оставшуюся жизнь. Знать, что я предательница, невыносимо тяжело. Внутри, где-то в районе желудка, рождается непонятное чувство тревоги. И не проходит до самого сна.

Три дня я провожу в заточении, даже в субботу мы не едем к Инне Васильевне. Если пятницу я провела на работе, на которую привез и с которой забрал меня муж, а ещё приехал на обед, то выходные кажутся адом.

Андрея дома почти не было, мы с ним больше не говорили. Я не знаю, что нужно сказать, а он просто не хочет идти на встречу. Не знаю что чувствовала бы я, ведь через это надо пройти, но я бы точно ушла. Прощать измену я не собиралась и, даже после всего, не собираюсь.

Если на выходных день был занят домом и готовкой, а так же изучением новых медицинских статей от лучших умов человечества, то вечерами я не могла сосредоточится ни на каком деле, а ночью, без магии, уснуть. Даже не могла сосредоточится на разговоре с Аней, которая звала приехать или просто пыталась выведать, что происходит. Но я упорно молчала и переводила темы, что бы быть в курсе событий. Хорошо, что она не упоминала демона.

Но когда снова оставалась наедине с собой опять начинала волноваться. Было чувство, что Алларик где-то рядом. Я понимаю, что он у отца до которого ехать совсем ничего, но ощущалось это прямо рядом-рядом. Может, стоит около дома или за забором, в лесу. Даже, может, видит меня со своим суперзрением.

От мыслей о том, что он может наблюдать моя спина выравнивалась по струнке, руки сами приглаживает волосы и поправляли одежду. Но потом я одергивала себя, пытаясь уговорить себя не накручивать.

В понедельник утром молчание в машине было уже не таким угнетающим. Возможно, на самом деле оно таким и было, но я его не замечала. Я была так рада, что наконец-то еду на работу, что мне было совершенно плевать на настроение мужа.

По поликлинике я летала, а в кабинете у меня не сходила улыбка. Медсестра игриво улыбалась, смотря на меня, думая, что мы с Андреем провели отличные выходные.