Темп

Эта изоляция, по замыслу великого Тобиаса Ласнера-Эггера и всех тех, кто ему подражал, служит залогом качества обслуживания на самом высоком уровне. Его собственные ощущения нам трудно себе представить. Трудно понять, что он, свидетель стольких событий, думал, когда обращал свой взгляд в прошлое. Как должен был он реагировать на потрясения, которые изменили лик земли, в особенности на кровавые гекатомбы принцев, властелинов, министров, людей, которые относились к нему с уважением, иногда даже дружески, при случае открывали ему кредиты и оказывались его лучшими помощниками? Что за странный мир! Драмам каждого из них, разорениям, изгнаниям, болезням здесь отвечало лишь движение ластика, стирающего записи в таблице въезжающих. Случалось ли ему из-за этого переживать? Или у него выработался иммунитет? Способствовали ли подобные, нередко жестокие развязки судеб, о жутких деталях которых сообщала пресса, эти кошмарные смерти, выпавшие на долю людей, принадлежащих к самым заметным ветвям общества, людей, чей такт, чьи душевные и интеллектуальные достоинства он имел возможность оценить, развитию у него скептицизма, равнодушия, безразличия ко всему, что не имело отношения к накоплению и равновесию финансов его концерна? Разве что портрет царицы в одном из монтрейских салонов — обычно не замечаемый посетителями — пробуждал какие-то воспоминания и вносил ноту весьма неопределенной меланхолии. Что-то в духе улицы Царевича в Ницце, рядом с православной церковью. С такой профессией, как у него, нельзя не ставить время от времени прошлое на свое место. А это приводит к неблагодарности. В частности, по отношению к прежним обнищавшим клиентам, которые предлагали свои услуги и которым приходилось отказывать. Деклассированность так же противопоказана персоналу, как и клиентам. Последние были бы шокированы, узнав в служащем регистратуры или в учителе фехтования одного из тех, кто некогда принадлежал к их кругу, и не знали бы, как в такой ситуации себя вести. Тягостная встреча для людей, которые и сами не застрахованы от подобных метаморфоз. Безотказная работа отелей, естественно, предполагала утаивание подобного рода превратностей за неизменными декорациями и ровными улыбками.

Перед лицом сменявших друг друга клиентур один лишь Тобиас олицетворял постоянство времени. Те, кого он уже не знал лично, много бы дали за честь увидеть его за поворотом коридора или же за иллюзию, что он их приветствует, незаметно пересекая один из салонов. Он никогда не отвечал тем, кто обращался к нему с расспросами. Он был живой вечностью.

Наиболее распространенной реакцией, когда стало известно, что он оставил Араму Мансуру большую часть своего состояния, оказалось чувство, близкое к оцепенению. Целое семейство племянников и кузенов, тоже занятых в гостиничном деле между Шо-де-Фоном и Тессеном, терпеливо дожидавшиеся завершения столь блистательной карьеры в надежде, что материализовавшиеся кусочки подобного преуспевания станут цементом их собственных, гораздо более скромных успехов, осталось с носом.

О причинах, в силу которых выбор пал на Мансура, судачили без конца. А тот, чтобы не заниматься всей этой империей, постепенно передал дела в другие руки. И, может быть, именно это и было одной из причин прогрессирующей деградации концерна. Убыточные звенья, такие как Корфу, Агадир, Фуншал-Мадейра, были уступлены конкурирующим компаниям: американским, саудовским, японским. Распространились слухи, что вроде бы небольшими пакетами уже потихоньку скуплены акции и что соответственно Монтрё и Гштад, последние бастионы концерна Ласнер-Эггер на швейцарской земле, тоже находятся под угрозой. Правда ли, что Арам Мансур затем и отправился в Египет, чтобы организовать сопротивление этой угрозе? Лично мне это кажется маловероятным. Не существует никакого доказательства, что он когда-либо вообще вникал во все эти деловые хлопоты. Он не тратил и десятой доли своих доходов. Единственной вещью, которую он ценил, была возможность перемещаться из страны в страну, практически не покидая своих владений. Он довольствовался тем, что в каждом из этих отелей имел собственный номер, ключ от которого был у него одного.