Темпориум

– Не надо было… – покачала головой Эстер, но на поднос заглянула – кроме чашки, там обнаружились еще сливки в пластике, поджаренные тосты, джем и масло. И стакан апельсинового сока, что окончательно примирило девушку с присутствием Стюарта.

– Ты как себя чувствуешь? Я беспокоился.

– Нормально, – Эстер взяла сок. В дверь в это время постучали. – Открыто!

В номер ввалилась целая делегация – Бен, Дэвид, стилист и гример.

– То ли дело, когда человек выспался, – заметил последний.

– Сегодня снимаем обзорную экскурсию, – сообщил Бен. – Ты готова?

– Но никакой цыганки, – напомнил стилист. – Мы договорились.

Эстер натянула одеяло повыше, пряча пижаму.

– Уважаемые, а может, вы все выйдете и дадите мне одеться?

Бен с подозрением покосился на Стюарта.

Из мастерской доносились удары молота. Изнывающий от жары Эстебан наблюдал, как яростно, воодушевленно работает друг.

– А что это такое будет, Вельзевул?

– Ворота для нового дома графа.

– Какие-то необычные? – Перейра потянулся к одной из странных деталей, пытаясь понять ее назначение.

– Необычные. На них будет вот такой, – Антонио показал рукой очертания, – распластанный дракон, а его голова будет выступать на зрителя так, словно дракон вот-вот оживет и слетит с ворот.

– Иногда мне кажется, что ты сумасшедший, – протянул Перейра, откладывая железку с каким-то даже испугом.

– Господи, ты только заметил? – без улыбки парировал Гауди.

– Послушай… – Эстебан прошелся по мастерской, заглянул в печь, подошел к окну. – То, что я говорил вчера про Пепиту…

– Что у нее появится другой?

– Ты не бери в голову. Я так, ляпнул, не подумав…

Антонио ударил молотом по железу.

– А ты не подумал, – голос его звучал в тон удару, – что у меня тоже может появиться другая?

– Другая? – Приятель вернулся на прежнее место, откуда лицо Гауди было гораздо лучше видно. – Антонио, что за ерунда? Какая другая?

– Американка, если я правильно понял.

– Вельзевул, откуда ты ее взял? Выдумал? Я вижу тебя каждый день, у тебя ведь нет никакой другой женщины, что ты несешь?

Мастер снова отложил молот, переворачивая будущего дракона щипцами. Потом бросил одну из раскаленных деталей в емкость, вода зашипела.

– Да в том-то и дело, что есть. Не знаю, что делать, Эстебан. Я просто… я не люблю Пепиту. Я признателен, что она любит меня, что хочет для меня нормальную жизнь, но… Я увидел, и меня обожгло. Эстебан, я не знаю, что делать.

– Как ее зовут?

– Неважно.

– Где вы познакомились?

– Неважно.

– Вельзевул, ты вообще здоров?

Это был далеко не праздный вопрос: взгляд Антонио странно застыл, а пальцы, словно у слепого, ощупывали раскрытую пасть дракона.

– Всю свою жизнь Антонио Гауди посвятил Барселоне, – доверительно сообщил камере Бен. На улице собирались зеваки, несколько нанятых охранников-испанцев оттирали особенно любопытных от съемочной площадки. – В день, когда он умер, город оделся в траурные стяги, горожане вышли на улицу, чтобы почтить память великого зодчего.

– Не стоит забывать, однако, – добавил Дэвид, – что он умер потому, что его не узнали.

– Как – не узнали? – картинно удивился журналист.

– Последние десятилетия своей жизни архитектор отдал строительству главного творения своей жизни, собора Саграда Фамилия. Вы бы и сами не узнали в этом скверно одетом, запущенном старике того блестящего светского человека, каким он был лет в тридцать. Гауди дошел до того, что ночевал прямо на стройке, в комнатушке, которую себе отгородил. Он занашивал одежду, белье до того, что скалывал булавками то, что разрывалось. Все средства, какие были, он тратил на строительство собора. Таким образом, в тот день, когда его сбил трамвай, таксист попросту отказался везти грязного нищего старика в больницу.

– Гауди опознали случайно, – окончил тираду Бен, – в морге, откуда его уже собирались хоронить как бездомного бродягу. И вот тогда Барселона, наконец, заметила, что потеряла своего любимца. Одним словом, каждый камень этого города может рассказать нам об Антонио. А что говорят эти камни вам, Эстер?

– Я думаю, нам стоит вернуться позже к собору Саграда Фамилия, – произнесла она медленно, вчитываясь в подсказку телетекста на мониторе. – А пока надо обратиться не к смерти, а к жизни Антонио Гауди.

– Стоп! – вскрикнул Бен. – Стоп!

Он вскочил, подошел к подопечной.

– Эстер, – начал он мягко, – это никуда не годится. Ты говоришь, словно рыбу вялишь, ты вообще неживая какая-то.

– Бен, извини, я еще, наверное, не втянулась.

– Втягивайся побыстрее.

– И вообще я не понимаю, почему мы снимаем вот это про Саграда Фамилия не у Саграда Фамилия, а у имения графа Гуэля.

– Потому что дальше у нас блок про Гуэля. Всё будет там, где нужно, и так, как нужно, это не твоя забота.

Оператор подошел поближе:

– Бен, не стоит ожидать, что она с ходу научится говорить.

– Тогда пусть молчит! – рассердился журналист. – Эстер, иди к воротам.

– И что мне там делать?

– Ты медиум или кто? Вступи в тактильный контакт. Погладь дракона. Закати глаза, черт побери, нам же нужно что-то снять.

– По-моему, так будет еще хуже.

– А я тебя спрашивал вообще?