Тэмуджин. Книга 1

– Правду говоришь? – от неожиданной радости Бури Бухэ снова вскочил на ноги.

– Сядь! – старик Тодоен негодующе оглянулся на него. – Люди смотрят.

– Когда это я неправду говорил? – с усмешкой сказал Есугей. – Кажется, до сих пор за мной такого греха еще не было.

– Правда, брат Есугей, уж тебе всегда можно на слово верить, – окончательно повеселел Бури Бухэ и оглядел нойонов. – Все слышали?

– Есугей никогда не врет, и мы слышали его слова, – подал голос Хутугта. – Но у тебя из этого ничего не выйдет.

– Это почему? – недоуменно поднял брови Бури Бухэ.

– Какой же безумец пойдет к тому, кто бьет без вины, да еще при всем народе?

– Ха-ха-ха!

– Верно сказал Хутугта, – захохотали нойоны. – Никакой глупец не пойдет к тебе своей волей, Бури Бухэ.

– Ты оставь эту затею, – советовал Алтан, с трудом удерживая смех. – Лучше бей своего борца ежедневно по утрам и вечерам, перестань кормить бараньим мясом, чтобы самому вконец не разориться, давай теперь ему рыбу и тарбаганью требуху, тогда, может, и выйдет какой-нибудь толк.

Победитель Хуса по обычаю исполнял танец орла. Обегая круг по ходу солнца, пригнувшись вперед, он переваливался в размеренных прыжках с ноги на ногу и тяжело махал руками-крыльями.

– Баро-о, бара! – исходила в реве толпа.

Под синим безоблачным небом и косыми лучами поднимающегося солнца Хуса и на самом деле сейчас походил на одинокого беркута, устало возвращающегося после поединка к родному гнезду. Приблизившись к возвышенности, где сидели нойоны, он исторг утробный, гневный клекот, сильнее замахал крыльями, закружившись на месте.

Тодоен достал из припасенного туеса сырое лошадиное сердце и, по-стариковски с натугой, примерившись, бросил ему. Кровавый кусок, густо брызгая темно-красными каплями, описал в воздухе высокую дугу и победитель, высоко подпрыгнув, поймал его на лету.

Еще раз издав горловый клекот, он зажал в зубах кровавую добычу и побежал дальше. То и дело он поворачивался на месте, поднимая правую руку и опуская левую, наклоняя в сторону туловище, будто орел играет с ветром. Кровь заливала ему грудь и красными ручейками стекала по животу на новые изюбриные штаны, впитываясь в добротную кожу. Восторженный рев не умолкал за ним…

С западной стороны медленно подходили отряды молодых воинов. Приблизившись на полтораста шагов, замерли в разномастных колоннах, под знаменами своих нойонов. Бунчуки из лошадиных хвостов, тщательно расчесанные, блестели на солнце белыми, черными, рыжими, соловыми прядями.

К нойонам подвели коней в праздничных сбруях. С важной неспешностью они расселись в седла и в сопровождении сотников и тысячников порысили к колоннам. Подъехав к правому краю, придержали коней, шагом двинулись вдоль рядов. Первыми стояли самые многочисленные, две с половиной сотни Есугея.

– Хурай!!! – протяжно взревел отряд, едва нойоны поравнялись с ним.

– Хорошо кричите, – похвалил их старик Тодоен.

– Хурай!! – обрадованно ответили юноши.

Следующей жиденьким криком встретила их полусотня Алтана. Досадливо поморщившись, Алтан отвернулся, не взглянув на своих.

– Мало кречетов, но они тучи гусей разгоняют, – подбодрил их Есугей. – Кричите!

– Хурай! – благодарно отозвалась полусотня.

Стояли сотни Хутугты, Бури Бухэ, Джочи, Гирмау, полусотни Даритая и Ехэ Цэрэна, ломающимися голосами приветствовали нойонов.

Когда нойоны, объехав последнюю колонну, вернулись на свои места, отряды тронулись и, разворачиваясь, одна за другой порысили в степь. В двух перестрелах от куреня они остановились, постояли, перестраиваясь, и вдруг единым потоком понеслись назад, все быстрее и быстрее, плавно рассыпаясь по склонам и низинам. Загудела земля, сначала тихо, потом все громче заслышался тяжелый гул, и в курене встревоженно залаяли собаки.

Когда лава на полном скаку приблизилась на перестрел, по обеим ее сторонам взметнулись два синих полотнища, и на глазах толпы она стала делиться на две части. Отдалившись друг от друга, они напали на излучину с двух сторон. В сотне шагов от людей крылья лавы круто развернулись и понеслись назад, снова сливаясь в единый поток. В толпе плакали испуганные дети. Их успокаивали матери, шлепая по заду ладошками.

– Издали и не скажешь, что юнцы балуются, – посмеиваясь, говорили в толпе мужчины, одобрительно глядя на передвигающиеся вдали колонны. – Если нападут внезапно, то и напугать могут.

В следующем заходе колонна на скаку раздробилась на девять частей и понеслась на курень на равном друг от друга расстоянии. Прямо у крайних юрт юноши резко повернули обратно и поскакали в степь, увлекая за собой свору взбесившихся куренных собак. Отдалившись, на полном скаку перестроились в общую колонну, и теперь ровное по краям пятно наперегонки с тенью от облака убегало вдаль по склонам, колыхаясь на буграх и низинах.

До полудня молодые показывали то, чему их учили весь последний месяц. На скаку рубили прутья, метали копья и пускали стрелы в расставленные по склонам камышовые чучела. Сотни то по одной, то скопом пересекали холмы перед куренем, втаптывая объеденную телятами траву в сухую, твердую от жары землю.