Тэмуджин. Книга 1

– Надо идти! – Хасар схватил свои штаны с песка и, прыгая на одной ноге, торопливо стал одеваться. – Шевелитесь быстрее, зря не стали бы звать.

На ходу завязывая веревки на штанах, он первым зашагал к куреню. За ним, забыв о недавнем веселье и встревоженно глядя вперед, один за другим поспевали другие.

V

Слух о неудавшемся убийстве хамниганского вождя, не успев еще разгореться, тут же угас под новой, еще более ошеломляющей новостью. Вдруг исчез косяк лошадей в двадцать с лишним голов, принадлежавший сотнику Мэнлигу.

Лошади паслись недалеко от куреня, всего в каких-то четырех перестрелах к юго-востоку. Табунщик, бывалый старик, всю свою жизнь проводивший в табунах и, так опростоволосившийся на старости лет, клялся именем Ясал Сагаан Тэнгэри, что только после полудня оставил косяк и поехал домой, чтобы переждать жару. Вернулся он к табуну еще до заката, а там от лошадей остались одни следы. По ним старик установил, что коней угнали, собрав их в плотную кучу, и быстрой рысью направились на юг, в сторону верховьев Хурха. Воры подошли со стороны Онона и было их трое. От куреня лошадей скрывали холмы, длинной цепью протянувшиеся к югу, и потому их никто не увидел. Старик побоялся идти в погоню один и вернулся в курень, чтобы сообщить людям.

Такого наглого угона прямо из-под носа, от середины своих владений, да еще среди белого дня, ныне живущие кият-борджигины еще не знали. Женщины куреня, враз бросив перетирать избитые свои сплетни, наперебой заговорили об этой неслыханной краже. Некоторые предполагали, что лошадей украли свои же, ближние: сониды или генигесы, потому что чужаки побоялись бы сунуться в самую гущу их куреней. Самые догадливые с оглядкой шептали в уши друг другу что, мол, наверняка, это дело рук Ехэ Цэрэна:

– Ведь никогда не упустит возможности стащить чужое.

– Наверно, отогнал в какое-нибудь укромное место.

– А потом продаст или обменяет в чужих племенах.

– Верно, ему не привыкать к такому делу…

– Дорогу во все стороны хорошо знает.

– А без этого ведь не украдешь…

– Да-да, больше некому…

Шептались тайком, стараясь подальше держаться от нойонских свар: нет ничего хуже гнева властителей и лучше зря не дразнить их, а то потом найдут где-нибудь в овраге со свернутой шеей или отрубленной головой.

К вечеру из-за Хэнтэйских гор показались ливневые тучи, и надежда найти воров по следам пропала совсем. Дождя ждали еще задолго до этого; уже с полудня небо понемногу стало затягиваться сухой, белесоватой пеленой, потом бросили свою охоту орлы и коршуны, притихли в траве кузнечики. Воры, видно, положились на приметы близкого дождя и, увидев в степи коней без присмотра, решили не упускать случая поживиться даровым добром.

Почти все нойоны куреня, да и большинство мужчин в эту пору были в отъезде, при своих табунах. Бури Бухэ, выпив полкотла горячей ухи и пролив столько же пота, спал дома беспробудным сном. Единственный остававшийся в курене нойон Даритай направил по следу воров десяток своих нукеров, а затем призвал всех мужчин и подростков, какие были в это время в курене, к своему айлу.

– Скоро пойдет дождь и смоет следы, – стоя у коновязи, объявил он народу. – Поэтому будем прочесывать всю степь отсюда на юг.

Триста с лишним парней в седлах и без седел собрались за куренем на той самой излучине Онона, где несколько дней назад проходил праздник и, возбужденные предстоящей погоней, гарцевали на разномастных лошадях. Многие были с луками и стрелами, другие вооружились копьями, а то и просто увесистыми палками. Юноши из тех, кто недавно были приняты в воины, держались отдельными кучками, сдержанно переговаривались, насмешливо поглядывая на расшумевшихся подростков.

Вскоре из куреня выехала полусотня взрослых воинов во главе с Даритаем. Тот, увешанный отборным, искусно выделанным оружием, величественно восседал на недавно объезженном высоком белом жеребце. Жеребец под серебряным седлом, в обшитой синим шелком узде, норовисто выгибал шею, требовал воли и рвался вперед, ворочая красными глазами. Даритай с усилием удерживал его поводьями и, важно подбоченившись, оглядывал толпу в излучине.

Державшийся рядом с нойоном, по его правую руку, Саахар-мэргэн, пожилой десятник из его нукеров, еще издали заорал на подростков:

– А ну, тихо!..

Толпа враз смолкла.

– Вы что, на игры собрались, что ли? – бурый от злобы, с выпученными глазами, надрывно кричал Саахар, подъезжая. – Или вас по домам отправить, чтобы сидели вместе с матерями и не высовывались?

В застывшей тишине взрослые вклинивались в раздавшуюся толпу молодых.

– Тому, кто в степи издаст хоть один лишний звук, я повелю отрезать язык, – громко сказал Даритай и приказал взрослым: – Нещадно бейте каждого, кто нарушит порядок. Никого не жалейте!

Взрослые воины с невероятной быстротой, часто сдабривая свои повеления режущими ударами толстых плетей по спинам замешкавшихся, разбили толпу подростков на десятки и встали во главе. Даритай, дождавшись тишины, напомнил:

– Запомните все, слово десятника – закон. За нарушение приказа – смерть.