Тэмуджин. Книга 1

Тэмуджин и раньше знал, что когда-то потом это будет – когда он вырастет и войдет в силу – но теперь, когда расставание со своими предстало перед ним так внезапно, он словно оказался перед сплошным туманом, закрывшим ему путь. Вся прошлая жизнь как-то сразу отдалилась, дорога назад оказалась отрезанной, и от него сейчас требовалось одно – без раздумий войти в эту пучину, не зная, что его ждет там, впереди.

Друзей он нашел у реки. Еще не видя их из-за высокого берега, он шагал на их голоса по мягкой, посвежевшей после дождя траве и старался подавить в себе тревожное чувство.

Приблизившись, чтобы достойно предстать перед братьями, как подобает жениху, он насильно растянул губы в улыбку и, подбадривая себя, беспечно похлопал руками по бедрам, как борец перед схваткой. Но, подойдя к примолкшей при виде его толпе, он опустил глаза в землю и, неожиданно шмыгнув носом, растерянно сказал:

– Меня женят.

– Как женят? – раскрыл рот Тайчу. – На ком?

– Откуда мне знать? – голос Тэмуджина дрогнул и он, чувствуя, как предательски наворачиваются на глаза слезы, отвернулся. – К олхонутам поедем… завтра.

– Уже? – выпучил глаза Сача Беки и, обернувшись к галдящим в прибрежной отмели малышам, обозленно прикрикнул: – Эй, тихо вы там!..

– А мы как без тебя? – вырвалось у Хучара.

– А я без вас как? – с тоской выдавил Тэмуджин сквозь подступивший к горлу комок.

Нависла тишина. Парни хмуро смотрели на стоявшего спиной к ним Тэмуджина. На них испуганно таращили глаза примолкшие в воде малыши. С криком пролетела над водой одинокая чайка.

– Надо пир делать, – сказал Хучар. – Без прощального пира нельзя.

– Верно! – враз заговорили братья, будто в этом было спасение от навалившейся вдруг напасти.

– Все так делают…

– А мы чем хуже других?

– Жених должен на прощание угостить друзей! – громко сказал Сача Беки. – Иди и попроси для нас барана!

– Пошли! – решительно сказал Тэмуджин и, оглянувшись, первым зашагал в сторону разбредавшейся по склону холма небольшой отары овец. За ним, наспех натягивая рубахи, кучей двинулись остальные.

Приблизившись, Тэмуджин остановился.

– Возьмите отсюда трех лучших валухов.

– Трех? – засомневался Унгур. – А дядя Есугей потом не накажет нас?

– Не накажет. Сегодня мое право.

Перед сумерками на берегу толпилось уже с полусотню ровесников Тэмуджина, позже подошли и парни постарше. Наспех устанавливали котлы, раздували огонь. Тут же, навалившись по двое-трое, разделывали шестерых крупных валухов.

Малыши сновали по прибрежному кустарнику, собирая сухие дрова, таскали из степи аргал. Девочки, согнанные из куреня, торопливо носили воду из реки, промывали кишки, наполняя их кровью и рваными кусочками внутреннего жира.

Поодаль разгорались новые костры, и молодежь, взявшись за руки, крепко притаптывая гутулами объеденную телятами траву, хором выкрикивала слова древних охотничьих и боевых песен.

А дома, в молочной юрте, с разрешения Оэлун, ровесницы Тэмуджина одну за другой ставили котлы для перегонки свежего вина. Как и подобает, были приглашены и старшие юноши куреня.

Тэмуджин, выпив архи, сидел под развесистой ивой в кругу старших, женатых парней. Те, кто успел пожить в зятьях, в чужом племени, учили его:

– Поначалу себя не выказывай, и не говори много.

– В свары не вступай, больше смотри и слушай.

– Если уж оскорбит кто-то, тогда уж не жди, и себя не жалей… – говорил подвыпивший Хуса, толстый парень лет на пять старше его, этой весной вернувшийся из куреня джелаиров с молодой женой. – Бейся до последнего и бей до смерти. Ты у них зять и никто не сможет тебя обвинить, если ты прав.

– Отпрыск кият-борджигинов должен знать, как за себя ответить, – соглашались с ним другие.

– Борджигинов все знают и имя свое надо высоко держать…

«Вам хорошо говорить, – тоскливо думал Тэмуджин, слушая их, – когда у вас все позади, а сейчас ведь мне предстоит жить у чужих людей».

X

– Тэмуджин, вставай!

В кругу дымохода было еще темно и на камнях очага горели три маленьких светильника.

Тэмуджин приподнял голову над жесткой кожаной подушкой и тут же почувствовал тупую боль в висках и в затылке. Было плохо. Будто сыромятным ремнем стянуло голову, к горлу подступала тошнота. Нестерпимо хотелось привалиться щекой к подушке, чтобы больше не подниматься, но голос на этот раз был отцовский. Суровый, негромкий звук его все еще оставался в полумраке юрты, не уходил, будто ждал исполнения приказа. Тэмуджин сделал усилие и оттолкнулся рукой от войлочной подстилки, сел.

За столом сидел отец, на женской стороне с разложенным ворохом одежды возилась мать.

Тэмуджин из-под тяжелых век повел глазами по сторонам, ища свою рубаху и гутулы.

– Садись сюда.

На подрагивающих ногах он подошел к очагу.

– Скоро прибудут твои дядья, – отец из бурдюка наполнил свою большую синюю чашу пенистым айраком. – Выпей это, разом полегчает.

Крепкий айрак освежил горло и внутренности, в животе приятно зажгло.

– Ну как, лучше? – отец насмешливо оглядел его и обернулся к младшим, разметавшимся на толстом войлоке: – Просыпайтесь все! Надо посидеть с братом перед разлукой.