Тэмуджин. Книга 2

– Я должен поехать, – сказал он, встав у порога и заговорил, будто упрашивая ее: – А вдруг это наши соплеменники, сулдусы или оронары… Ведь они потом всю жизнь будут над нами смеяться и рассказывать всем, как на наших же глазах увели коней, а мы, дети Есугея, проглотили слюни и остались ни с чем…

Мать потерянно молчала.

– Мать… ты меня не держи…

– Ну, поезжай, раз уж ты так решил, – с тяжелым вздохом, наконец, сдалась та и обернулась к нему со слезами на глазах. – Только больно мне на сердце… только что вывернулся из одной напасти и снова с головой ныряешь в другую… нельзя так жить, а если убьют…

– Нельзя жить посмешищем перед людьми, – Тэмуджин махнул рукой от досады и просящим взглядом посмотрел на нее. – Когда отец давал мне свое последнее наставление, он ведь сказал мне: самое худшее, что может случиться с мужчиной, это потерять свое лицо.

Оэлун долго молчала, будто вслушиваясь в слова своего мужа и узнавая их.

– Ну, тогда поезжай, раз это сказал отец, – она взяла себя в руки и уже без колебания, решительно добавила: – Оденься потеплее и возьми в дорогу еду…

С облегченным сердцем Тэмуджин отвязался от матери.

Выехав из стойбища под прощальное молчание домочадцев, он тут же отсек от себя мысли о них, погрузился в новую волну раздумий: «Как же мне теперь быть? Догоню их, а что потом?..» Тревога и сомнения вновь заскреблись в груди, пугая неведомым, опасным, с угрозой поджидающим его там, впереди…

Полоса примятой травы – след угнанных коней – отчетливо виднелась далеко впереди, по низинам уходила на северо-восток, к Онону. Было видно, что грабители не думали прятаться: отобрали у беспомощного айла последнее и о погоне не беспокоились – одно лишь это было хорошо, можно было напасть на них внезапно.

Солнце наполовину склонилось к закату, редкие облака, поддуваемые легким ветерком, медленно шли с востока. Подросший ковыль колыхался навстречу мягкими волнами. Где-то там, далеко за сопками, в полудне пути от него пятеро взрослых мужчин гнали его коней, и ему предстояло отобрать у них свое имущество обратно.

Перед закатом Тэмуджин был у Онона. Здесь, у самой воды, на мокром илистом берегу следы полутора десятков коней были словно откованы из железа и казались свежими, будто грабители проехали только что. Тэмуджин, нагнувшись с седла, рассматривал их и среди других первыми заметил четкие оттиски небольших удлиненных копыт своего жеребца, которые он ни с какими другими перепутать не мог. Виднелись следы щербатого переднего копыта мерина Тэмугэ, округлого, широковатого – кобылы матери Оэлун…

Он перебрался через реку по глубокому броду; кобыле вода была под седло, выше стремян. На той стороне те же следы, облепив берег, уходили по траве на восток, отдалившись от реки на полусотню шагов. Солнце садилось.

Продержавшись на следу до тех пор, когда примятую траву стало трудно различать во тьме, Тэмуджин остановил кобылу. Расседлав ее, он стреножил волосяной веревкой и отпустил пастись. Не разжигая огня, поел из сумы, оторвав крылышко от жареного гуся. Обглодал мягкие косточки и, раздробляя их твердыми зубами, старательно прожевывал, высасывая соки. Хотелось есть еще, но он с усилием заставил себя отказаться: еще отец говорил, что сытость в пути ослабляет мужчину. Он выпил три глотка айрака из бурдюка и убрал еду.

В предутренних сумерках он снова был в седле… Река в этом месте поворачивала на юго-восток; следы держались поблизости от берега. Было видно, что грабители шли неизменно малой рысью, будто приберегая силы у лошадей – значит, путь у них был не близок – и Тэмуджин не погонял свою кобылу. «Сначала узнаю, где они живут и кто такие, а там будет видно, как вернуть у них свое», – решил он.

День прошел в небыстрой скачке по безлюдной степи.

Перед закатом солнца Тэмуджин перешел небольшую речку, пониже впадавшую в Онон. А вскоре после заката следы грабителей, обогнув южные отроги высокой горы Тордэг, с детства знакомой ему по частым кочевкам мимо нее, резко оторвались от реки и повернули на северо-восток.

* * *

К концу третьего дня в густеющих сумерках Тэмуджин увидел впереди одинокую юрту. Она стояла в укромной низине между тремя сопками, будто спрятавшись от чужих глаз. Неподалеку кучились полтора десятка лошадей с жеребятами – это были дойные кобылы. Следы грабителей, выскочив на гребень, резко повернули влево и снова скрылись за увалом, огибая стойбище – видно, они не хотели показываться на глаза людям.

Тэмуджин оставил следы и направился прямо к юрте. «Переночую здесь, – решил он, – и заодно узнаю, какой род в этих местах кочует». Он перевел свою подуставшую лошадь на шаг и, внимательно оглядывая чужое стойбище, приближался к нему.

Рядом с кобыльим косяком возвышался огромный косматый жеребец темной масти. Чуть в стороне стояли три ездовых мерина. Жеребец, почуяв новую кобылу, высоко поднял голову, нюхая воздух, и беспокойно всматривался в их сторону. «Как бы не набросился, – опасливо подумал Тэмуджин, досадуя, что едет на кобыле. – Придется еще отбиваться…»