Тэмуджин. Книга 4

В дороге он был задумчив, не веселился с нукерами, как обычно в дороге, и те отчужденно помалкивали, следуя за ним в десятке шагов.

Разговор с нойонами заставил его задуматься над непростыми отношениями с Тэмуджином, разбудил в нем едва тлевшие тайные чувства. Еще с самых первых дней знакомства с Тэмуджином он почувствовал, что тот превосходит его чем-то неуловимым, какой-то внутренней силой (а он, Джамуха, с детства не любил уступать кому-то в чем бы то ни было). Тэмуджин еще тогда, несмотря на то, что потерял отца и рассорился со всем своим родом, держал себя так, как будто ничего особенного с ним не случилось, и он по-прежнему никому ни в чем не уступает. И в последующее время, следя за андой, думая о нем, Джамуха не раз удивлялся и не мог найти ответа на то, что дает ему такую уверенность и превосходство перед людьми. Изумляло и то, как могла семья большого нойона жить одна в лесу, лишившись скота, без слуг и подданных, без чьей-либо помощи, без людей вокруг… Еще больше он удивился, когда Тэмуджин после плена, живя на положении какого-нибудь беглого разбойника, осмелился прийти к его отцу, могущественному Хара-Хадану, и сумел склонить его выступить за него сватом и с его помощью забрал свою невесту у хонгиратского Дэй-Сэсэна. Задумавшись как-то над этим, Джамуха признался себе, что он не смог бы так поступить, и это его сильно покоробило. А когда он сам после смерти отца остался один, ограбленный дядьями, без отцовского улуса, без будущего, а Тэмуджин привел к нему на помощь хана Тогорила, Джамуха окончательно осознал неизмеримое превосходство анды перед ним. И ему пришлось согласиться с тем, что тот сильнее, выше его во всем. И потому во всех крупных делах последнего времени он невольно подчинялся неуловимому внутреннему превосходству анды. Но глубоко в душе его сидел червь возмущения, несогласия с тем, что он должен быть на втором месте, когда у него и войск имеется вдвое больше, и отец его был владельцем не хуже, чем отец анды. Так же и в меркитском походе он во всем чувствовал превосходство анды, видел, что и Тогорил-хан больше прислушивается к Тэмуджину, чем к нему. И на последнем пиру, по возвращении на Керулен, несмотря на общую радость победы, глубоко в душе он все же чувствовал досаду оттого, что пирующие больше возносили анду, чем его, Джамуху.

В таком двойственном чувстве – с одной стороны, восхищение им и великая благодарность за помощь в спасении отцовского улуса, а с другой – природная неприязнь к тому, кто явно превосходит его по достоинствам, – жил Джамуха все последнее время. И стоило нынче намекнуть джелаирскому Тохуруну, что Джамуха ничем не хуже, а может быть, даже лучше Тэмуджина, умнее, дальновиднее, это второе чувство – ревность к анде, к его превосходству – тут же взыграло и взяло верх над первым чувством – преданности и верности старой дружбе.

XII

Проводив Джамуху, керуленские нойоны не стали разъезжаться по своим куреням, а остались ночевать у джелаирского Тохуруна. Они решили обсудить между собой сложившееся положение, когда рядом с ними вдруг появилась огромная сила – союз двух крупнейших в племени улусов под властью юных нойонов.

Дело это давненько начинало беспокоить их. Еще весной, когда кереитский хан пришел на помощь к Джамухе и стал его покровителем, пригрозив наказать любого, кто посягнет на его улус, – еще тогда они призадумались над этим.

Внешне выражая великую радость перед ханом, да и на самом деле радуясь, что тот избавил их от нападок неотвязных борджигинов, они уже тогда задавались вопросом, к чему может привести такое покровительство чужого хана над их юным соседом. А теперь, когда к ним присоединился еще и сын Есугея с тумэном покойного отца и втроем они наголову разгромили сильнейшее на севере меркитское племя, каждый из них уже не знал покоя, осознавая всю опасность нового положения. Пугала огромная сила, которая вдруг попала в руки этих двух юнцов: вместе с войсками дядей Джамухи у них и без кереитского хана набиралось не меньше тридцати тысяч всадников. А недавнее обращение Тэмуджина к нойонам с предложением об установлении новых порядков в племени, о принятии каких-то обязательств, еще больше взволновало их: было видно, что этот молодой борджигин, показав такие замашки уже сейчас, не оставит их и в будущем, и никто не мог знать, что он еще задумает, чего от него ждать.

Решив провести в эту ночь между собой совет, они потребовали послать и за другими керуленскими вождями – чжоуреитскими, тархудскими и другими, кочевавшими к северу от реки, да позвать еще хурхутского нойона, который минувшей весной на тайном совете после похорон Хара-Хадана поразил их своим изворотливым умом, умением выходить из трудных положений.

– Пусть и они приедут, речь-то и об их головах идет, – говорил одноглазый элджигинский нойон.

– А как же иначе, – вторил ему один их олхонутов. – Надо всем вместе решать, почему мы одни должны отдуваться.

Когда запоздалые гости наконец прибыли к вечеру, хозяева снова подали еду и вино. Подкрепившись, нойоны начали совет.