Читаем Темза. Священная река полностью

В поэме Джона Денема “Куперз-хилл” (1642) Темза – метафора человеческой жизни. Робкое начало, уверенное продолжение и неизбежность впадения в великий океан:

Торопится отдать дань морю,Как смертная жизнь – встретиться с вечностью[1].

В стихах, посвященных Темзе, всегда подчеркивалась ее связь с человеческими нуждами и человеческими реальностями. Чистота ее истока сменяется широким извилистым руслом коммерческой жизни. В младенчестве река невинна, прозрачна и незапятнанна. Приближаясь к большому городу, она делается гнилой и грязной, ее оскверняют жадность и спекуляция. Этот регресс перекликается как с бытием отдельного человека, так и с историей человечества. Но река имеет одно огромное преимущество перед своими метафорическими подобиями. Ее воды возвращаются к истоку и могут очиститься от скверны. Вот почему люди некогда инстинктивно связали с рекой обряд крещения. Темза была символом искупления и обновления, символом надежды и избавления от времени как такового.

Глядя на реку во время отлива, когда “могучее сердце” Лондона “лежит спокойно”, Вордсворт использовал метафору человеческого кровообращения, уподобил речную воду пульсирующей в городских артериях крови, без которой лондонская жизнь остановилась бы. Сэр Уолтер Рэли, созерцая Темзу во время прогулки в Тауэре, где он был заточен, заметил, что “кровь, коя ветвями сосудов по всему телу растекается, подобна водам, несомым ручьями и реками по земле”. Свою “Историю мира” (1610) Рэли написал в тюремной камере, и ощущение Темзы как символа человеческой судьбы переполняло его. Река ассоциировалась с разворачиванием событий во времени, с бременем прошлого, которое она словно бы несет на своих плечах. Рэли чувствует, что груз времени по мере его течения оказывается все более сложным и отягчающим; жизнь людская становится темней и глубже, делается менее чистой и более восприимчивой к приливам и отливам обстоятельств. Однако Рэли в своей “Истории” приметил и отличие: “сей прилив жизни человеческой, после того как сменился неизменным отливом и упадком, никогда более не возвращается”.

Темзу, кроме того, воспринимали как зеркало нашего характера, нашей нравственности. Клонящиеся ивы и тростники давали уроки кротости и терпения; скромной траве, растущей вдоль берегов, воздавали должное за отсутствие всякой напыщенности. И кто из пустившихся по реке в плавание не познал ценность терпения, выносливости, бдительности? Джон Денем выводит разговор на новый уровень:

Ты глубока, но чиста; спокойна, но не скучна;Сильна без ярости; полна, но не переполняешься[2].

Приходит на ум, что река воплощает в себе английскую меру, эстетическую гармонию, которой мы желаем и ищем; более того – Денем, кажется, видит в ней символ английского характера как такового. Темза – метафора страны, по которой она течет. Она скромна и умеренна, спокойна и уверена в себе; она сильна, но без буйства. В ней нет ничего ослепительного. Она велика, но не огромна. Она чурается крайностей. Она течет по своему извилистому руслу без искусственных отклонений и вмешательств. Она полезна во всех отношениях. Это практичная река.

Когда Роберт Мензис, дважды избиравшийся премьер-министром Австралии, приехал в Раннимид, он упомянул о “тайных ключах”, питающих “неспешный английский характер”. Это отождествление характера земли и воды с характером населяющих страну людей остается содержательным. Есть глубинная и тесная связь между рекой и теми, кто живет на ее берегах, пусть даже эта связь не всегда осознается.

В некотором смысле поэтому Темза дает образ нации, где мягко соединены земля и вода, согласованы друг с другом несхожие регионы. Она способствует росту и распространению единой культуры. Она творит гармонию из того, что кажется дисгармонией, и одним этим больше сделала для английского начала, чем любая другая национальная принадлежность.

Идеализированные образы английской жизни с крытыми тростником домиками, лужайками посреди деревень, утиными прудами и обнесенными живой изгородью полями происходят от окрестностей Темзы. Река служит источником нескончаемых мечтаний об “английскости”. Стоит только приехать в Кукем, в Пангборн, в Стритли или в один из сотен других мелких населенных пунктов вдоль Темзы, чтобы понять идущую издавна важность реки в формировании национального лица.

Перейти на страницу:

Все книги серии Мировой литературный и страноведческий бестселлер

Викторианский Лондон
Викторианский Лондон

Время царствования королевы Виктории (1837–1901), обозначившее целую эпоху, внесло колоссальные перемены в столичную лондонскую жизнь. Развитие экономики и научно-технический прогресс способствовали росту окраин и пригородов, активному строительству, появлению новых изобретений и открытий. Стремительно развивалась инфраструктура, строились железные дороги, первые линии метро. Оделись в камень набережные Темзы, создавалась спасительная канализационная система. Активно велось гражданское строительство. Совершались важные медицинские открытия, развивалось образование.Лайза Пикард описывает будничную жизнь Лондона. Она показывает читателю школы и тюрьмы, церкви и кладбища. Книга иллюстрирует любопытные подробности, взятые из не публиковавшихся ранее дневников обычных лондонцев, истории самых разных вещей и явлений — от зонтиков, почтовых ящиков и унитазов до возникновения левостороннего движения и строительства метро. Наряду с этим автор раскрывает и «темную сторону» эпохи — вспышки холеры, мучения каторжников, публичные казни и жестокую эксплуатацию детского труда.Книга в самых характерных подробностях воссоздает блеск и нищету, изобретательность и энергию, пороки и удовольствия Лондона викторианской эпохи.

Лайза Пикард

Документальная литература

Похожие книги

Свой — чужой
Свой — чужой

Сотрудника уголовного розыска Валерия Штукина внедряют в структуру бывшего криминального авторитета, а ныне крупного бизнесмена Юнгерова. Тот, в свою очередь, направляет на работу в милицию Егора Якушева, парня, которого воспитал, как сына. С этого момента судьбы двух молодых людей начинают стягиваться в тугой узел, развязать который практически невозможно…Для Штукина юнгеровская система постепенно становится более своей, чем родная милицейская…Егор Якушев успешно служит в уголовном розыске.Однако между молодыми людьми вспыхивает конфликт…* * *«Со времени написания романа "Свой — Чужой" минуло полтора десятка лет. За эти годы изменилось очень многое — и в стране, и в мире, и в нас самих. Тем не менее этот роман нельзя назвать устаревшим. Конечно, само Время, в котором разворачиваются события, уже можно отнести к ушедшей натуре, но не оно было первой производной творческого замысла. Эти романы прежде всего о людях, о человеческих взаимоотношениях и нравственном выборе."Свой — Чужой" — это история про то, как заканчивается история "Бандитского Петербурга". Это время умирания недолгой (и слава Богу!) эпохи, когда правили бал главари ОПГ и те сотрудники милиции, которые мало чем от этих главарей отличались. Это история о столкновении двух идеологий, о том, как трудно порой отличить "своих" от "чужих", о том, что в нашей национальной ментальности свой или чужой подчас важнее, чем правда-неправда.А еще "Свой — Чужой" — это печальный роман о невероятном, "арктическом" одиночестве».Андрей Константинов

Александр Андреевич Проханов , Андрей Константинов , Евгений Александрович Вышенков

Криминальный детектив / Публицистика