Тень

– Конечно. – Наталия вышла из спальни, тихо закрыв двери.

– Это все провернула группа недовольных, когда ты лишил их контроля над полицией.

– Но я ничего такого не делал!

– Они так это поняли, – пояснил офицер. – После того, как им дал отпор Терлецкий. Но не это важно. Хуже то, что им помогал мой крестник. Он был… состоит в группе, контролирующей кинжальщиков. Он хороший мальчик, принимал участие в последних боях, но при этом всем кутила и скандалист. Ему всегда не хватает денег, а те сволочи предложили ему неплохую сумму. Я хотел сам тебе про это рассказать, поскольку ты и так все узнаешь.

Рудницкий подошел к буфету, вытащил бутылку коньяка и два бокала.

– Разлей, – попросил он. – Я пока не могу.

– Я думал, ты ослеп.

– В последнее время зрение немного возвратилось, – равнодушно сообщил алхимик.

Он взял свой бокал и глотнул алкоголь.

– Что ты предлагаешь? – спросил он.

– Я уже давно должен был наказать засранца, – признался Станкевич. – Но мне тяжело, люблю этого щенка. К сожалению, его родители рано умерли, и он рос без надзора.

– Ты понимаешь, что если бы речь шла про кого-то другого…

– Да, я понимаю, – тяжело вздохнул генерал. – И спасибо. Если бы дело дошло до кинжальщиков, черт его знает, чем бы все закончилось.

Рудницкий поднял брови: Станкевичу плевать на сплетни, значит, Тень защищает свою организацию от использования ее в личных целях.

– Вели ему прийти в министерство. Я завтра зайду.

– Как скажешь. Ух я ему задам! – пообещал генерал. – Эх, если бы был жив его отец, мальчик ходил бы как по струнке. К сожалению, у меня всегда не хватало времени. Скоро День всех святых, нужно посетить могилы родственников и близких.

Последняя фраза генерала поразила алхимика как громом. Внезапно все замечания о том, что слово силы «умри» не всегда действует, таинственные намеки в гримуаре Луны и фраза Станкевича о могилах приобрели новый и такой очевидный смысл! «Ничего удивительного, что россияне не смогли использовать символ смерти на Поморье, – подумал он. – Еще бы! И не смогут. Не массово. И Германия в свою очередь…»

– Какой же я идиот! – пробормотал он.

– Что?

– Когда ты можешь созвать международную конференцию? – лихорадочно спросил Рудницкий.

– Какую конференцию? Ты с ума сошел? Идет война!

– Ты не понимаешь? Никто нас не атакует! Никто!

– О чем ты говоришь, черт тебя подери!

– Я не могу сказать! Проклятые могут услышать, о чем мы говорим, на расстоянии сотни метров! Если они вмешаются, то ничего не получится. Созови конференцию, это обеспечит нам безопасность. Абсолютную безопасность!

– Ты имеешь в виду Варшавской республике?

– Да!

– Но…

– Нет никаких «но». Сделай это как можно быстрее, каждый час на счету!

– Ты говоришь, что на нас никто не нападет? – переспросил Станкевич.

– Конечно. Если я расскажу сторонам конфликта то, что знаю.

– И ты не можешь мне этого сказать?

– Не могу! Это очень рискованно! Часть, если не большинство theokataratos не хотят прекращения войны, поскольку это не позволяет нам сплотиться и выступить против них, а их чувства во много раз превосходят наши. Поверь мне!

– А если бы ты это написал? Пойми, речь не обо мне, однако, если дело не выгорит, я не только утрачу положение, но и репутации нашей страны будет нанесен непоправимый ущерб.

– Написать? Ну ладно, – решился Рудницкий. – Ладно. Позови Наталию, пусть принесет бумагу и перо.

Через минуту девушка вложила в руку мужу карандаш, а вторую его руку положила на тетрадь.

– Карандаш будет лучше, – сказала она. – Мне уйти?

– Да, и прости, дорогая, но это ради твоей безопасности, – сказал он.

Он подождал, пока жена выйдет, и склонился над тетрадью.

– Встань за моей спиной и контролируй, четко ли я пишу, – распорядился алхимик.

– Уже.

Рудницкий тщательно прорисовывал печатные буквы, каждое его движение направлял Станкевич. Когда он написал последнее предложение, то так устал, словно разгрузил вагон угля.

– Это… Это не может быть правдой! – простонал Станкевич. – Если бы оказалось, что ты прав…

– …то много людей, и не только людей, были бы недовольны, – закончил Рудницкий. – А сейчас сожги тетрадь.

– Как?

– Посреди стола должна стоять патера с фруктами, освободи ее, положи туда тетрадь и подожги!

Алхимик ощутил на лице жар, его ноздри уловили запах сгоревшей бумаги.

– Все! – проинформировал Станкевич. – Остался только пепел.

– Когда ты соберешь конференцию? – нетерпеливо спросил Рудницкий.

– В деле только Швейцария, – задумчиво ответил офицер. – Я сделаю все, что в моих силах, но сроки зависят от наших… партнеров. Не раньше чем через три дня и не позже чем через неделю.

– Хорошо. И еще одно: у меня хорошие новости.

– Слушаю?

Рудницкий коротко рассказал о событиях, которые привели к остановке роста варшавского анклава, опуская некоторые детали.

– Это прекрасная новость! Ты уверен, что Зав будет в состоянии контролировать ситуацию?

– Да, это в его интересах. Стабилизация коридора не позволит пропустить никого сильнее его, а более слабых он заставит следовать правилам, какие мы совместно установили.

– Он сдержит свое обещание?

– Конечно, Проклятые не могут нарушить слово, данное в круге.