Тень

«Желаю счастливой старости!» — расчетливый удар. В самое сердце. Если бы Райво порадовал тебя внуками, они обязательно присутствовали бы на похоронах. И распорядитель тоже никаких внуков не упоминал.

Стройная, представительная, одетая, как манекенщица из дома моделей, она направилась к выходу, провожаемая взглядом остолбеневшей старухи.

Интересно, тот ли у тебя теперь взгляд, равнодушный и невидящий? Как ты умела степенно кивать головой, отвечая на мое робкое приветствие! Приветствие краснеющей, стыдливой девчонки, которая, чтобы не беспокоить хозяйку, проходила через ее комнату в чулках. Мои туфли ты всегда видела в прихожей, не так ли? Ты замечала их только потому, что они были очень уж простенькие и не раз побывали в починке. Что же делать девчонке, если лучших у нее нет? Стипендия с гулькин нос, из дому денег прислать не могут. Пришлют иногда шмат сала или мешок картошки, и на том спасибо. Те, кто ютился в общежитии, были из бедных семей: кто посостоятельнее, снимали вдвоем или втроем комнатушку. Может, они и не жили лучше, зато настроение у них было другое.

Сколько я помню, ты всегда смотрела телевизор, утопая в мягком кресле. Да-да, у тебя был телевизор. Я впервые увидела этот ящик в твоей квартире. Он должен был свидетельствовать о том, что твоя семья живет в достатке, занимает привилегированное положение и шагает в ногу с прогрессом. Считанные вечера тебя не было у телевизора. Иногда закрадывалась мыслишка, что ты специально поджидаешь нас, чтобы потом лечь спать.

— Привет, ма, — говорил Райво, таща меня за руку.

Мать, не отрывая взгляда от экрана, величественно кивала. Так, будто никакой девушки здесь нет, будто никто, кроме ее сына, и не промолвил «добрый вечер».

Комната Райво была маленькая, почти треугольная. Стол, несколько стульев, магнитофон, привинченная к двери вешалка, полка с кое-какими книжками, купленными еще в школьные годы, диван, и над ним, в лакированных рамках, дипломы за спортивные достижения. И еще газета «Спортс» — свежие номера и старые — на столе, на подоконнике и даже на полу.

— Музыку поставить?

Она покачала головой.

— Немножко…

— Ладно, поставь.

— Пойду поищу чего пожевать. Ты ведь хочешь есть?

Она утвердительно кивнула. Райво исчез и вскоре вернулся с бутылкой молока, бутербродами с колбасой, сыром и другими яствами, которые нашлись в холодильнике.

Подкрепляясь, они ждали, пока в первой комнате мать выключит телевизор и постелет себе.

— Погаси свет, — сказала она. Боялась, что он увидит набежавшие слезы, и это оттолкнет его. Увидит округлившийся живот, и это его отпугнет.

— Какие у тебя налитые груди…

— Так и должно быть, — прошептала она.

— Как я хочу тебя!

И она подчинилась, хотя охотнее всего отвернулась бы и дала волю слезам.

— Может, еще разок попробовать у той докторши? Может, ничего страшного там не произошло? — спросил Райво чуть позже.

— Попрошу Сциллу, пускай сходит.

— Если там не выйдет, я поговорю с Варисом. Ты его не знаешь, он играет в защите. Его жена работает акушеркой. Да, кстати, тренер думает, что меня все-таки возьмут в сборную. Вот когда начнется колоссальная житуха!

Прошло еще две недели.

Внезапно обнаружилось, что Райво Камбернаус очень занят, он не пришел на свидание, а потом позвонил в общежитие и сказал, что тренируется в сборной и нет ни одной свободной минутки. Кроме того, надо оформиться на другую работу, там будут платить побольше, чем на ВЭФе, только вот новый начальник вообразил, что, когда у спортсменов нет соревнований или тренировочных сборов, они должны потеть на работе наравне со всеми. Не грусти, малышка, выше голову!

Она слушала голос, доносившийся из трубки, и машинально кивала, у нее уже не было ни сил, ни храбрости, ни веры.

В красном уголке крутили пластинку с песнями Ива Монтана, мягкие, округлые, как вербные сережки, слова скатывались по крутой деревянной лестнице общежития: «Мертвые листья легли на порог, забыть ничего я не смог. Помню и ласку, и каждый упрек, смех твой и слезы в сердце сберег! Как же ты хочешь, чтоб я позабыл твой образ прекрасный…»

Еще через неделю она собралась с духом и пошла к матери Райво. Она хотела поговорить с нею, но, завидев в дверях эту гордую и неприступную женщину, едва слышно вымолвила:

— Скажите, пожалуйста, Райво дома?

Я видела, старая карга, как ты колебалась, пускать ли меня в квартиру. Чтобы объясниться на лестничной клетке, тебе хватило бы одной-двух фраз. Но, подумав, ты решила, что рано или поздно придется со мной переговорить, а на лестнице могут услышать соседи, и вдруг я в отчаянии зареву. Райвик был гордостью клана, звездой для всего дома, ты не могла допустить, чтобы померк непорочно чистый блеск этого светила.

— Райво на сборах, когда приедет, он вам позвонит. Зайдите на минутку.

Ты уселась в свое мягкое кресло, это вечное, проклятущее кресло, а я стояла перед тобой, как подсудимая.

— С женой Вариса ничего не вышло… Если бы раньше, дело другое, а так слишком большой срок…

Я стиснула зубы и потупила взор. Хотя можно было и обрадоваться тому, что ты в курсе и мне ничего не надо из себя выдавливать.