Тень

Я часто сиживал один в глубине пустынного пыльного двора садика, за высокими зелеными кустами черной смородины, внимал жирным запахам борща, идущим с открытого окна кухни, думал о дальнейшем пути за забор, на волю, к зеленым деревьям и озеру, и понимал, что форма есть пустота, а пустота есть форма… Но не было рядом со мной Шарипуттры, некому было внимать алмазным скрижалям моей детской мудрости… Невысказанная истина растворялась в суете очереди за кормежкой. Непроявленное капало на пол крупными кляксами манной каши. Невыраженное подавлялось и пряталось в туманных глубинах шатких шкафчиков с одеждой. Меня не учили интеграции. Мы не рисовали мандалы в те сумрачные постпостсоветские дни, выплескивая в тонкие рамки круга накопленное за предыдущий вечер с родителями. Не показывали друг другу свои чувства. Конечно, мы порой показывали друг другу что-то, когда случалось оставаться без воспитателя, конечно, мы выражали эмоции удивления, торжества, смущения относительно показываемого, но разве жалкие первые попытки изучения детской сексуальности могут сравниться с мощью процесса группового рисования? Но мир Странной страны уже проявлял себя в нашей реальности. Мы уже были на пути. Уже стали странниками, хотя сами того не знали. Но об этом чуть позже, ок? Ты же потерпишь, не так ли? Посидишь тут передо мной тихонько, чтобы мне не пришлось стволом тебе что-то делать неприятное, понял?

Уже тогда, в детстве, я рвался вперед, отчаянно боролся за право бЫть, бежал в низины широких спокойных рек, сквозь темные ночи Ближнего Востока, надеясь исчезнуть либо в камышовых зарослях, либо… ну как вариант… пропасть в предрассветной трепетной дымке, аккуратно стелющейся над сонным потоком чёрной реки. Сквозь боль и унижение, медленно, но упорно, спотыкаясь и падая, я возводил свою внутреннюю империю, свой храм пустоТЫ… Приходил потом дворник Аттокур и сметал всё прочь грязной метлой правды о… Некоторое время цветная пыль калейдоскопом висела в воздухе, но и она разгонялась гигантскими промышленными вентиляторами с поросшими мхом лопастями. Пыль сбивалась в пугливые облака за лампами накаливания. Сидела там в тишине, стараясь избежать внимания Распад-Оглы – доброго друга Аттокура, ответственного за чистоту внутренних пространств… Не учитывала пыль, что лампа прозрачна со всех сторон. Пыль, чо… Пыль – дура, веник – молодец, вроде даже так говорил какой-то древний воспитатель.

Извини, бро, отвлекся… Случайно нажимался внутренний шифт – не ищи скрытого смысла в заглавных буквах… кроме того, что я мало сплю в последнее время, так еще иногда вот так заговариваюсь… Я постепенно разогреюсь, и дальше будет проще мне говорить. Будет ли тебе легче меня слушать? В целом мне как-то всё равно, но наверно вот так сразу в лоб не стоит тебе об этом говорить, да? Что? Как я говорю заглавными буквами? Хе… Это крутой навык. Рекомендую изучить. Писать многие умеют, а вот разговаривать, да еще в нужных местах…

Раннее детство – завтрак жизни. Завтрак должен быть плотным – тогда заряда хватает на весь день. В жизни так же – чем активней и богаче на события детство – тем ярче и волнительней жизнь. У меня все началось очень рано. Первый мой опыт помнится мне лет с трех. Это была проба пера как в сфере консумеризма, так и непосредственно мерчандайзинга. Жуткие слова, согласен. Но мое итоговое состояние было еще более жутким.

Я взял на продажу 4 грамма, принес в садик, не удержался и решил попробовать сам – выяснить, что же это такое, с чего прется такое невероятное количество граждан, невзирая ни на какие ограничения, опасности и разрушения… Это было, кажется, на Крещенье – праздник, сам понимаешь. Тогда его еще отмечали. Да, точно, мне было около трех лет. В обед приехали родители, сестра, забрали меня из садика, я злился – у меня еще оставалось нераспроданных 7 чутков, плюс и клиенты еще были. Смутно, но вспоминаю несколько легковых машин, на которых нас с сестрой везли в церковь – крестить. Помню плохо, т.к. я был в таких тряпках, что испугались все – и родители, и попы, даже хористкам досталось по пригоршне тревоги.

…Обрывки ярких, чистых, парфюмированных сочной жалостью к себе картинок: купель, идущие вокруг меня со свечами люди; настоящая лилейная сорочка, мой голубой ленточный крестик.

Ощущение чего-то нового, малопонятного, туманного, необъяснимого… и… я же все никак не мог понять, ну с чего же прутся мои покупатели?! Меня много тошнило. Очень много… невероятно много… просто выворачивало… иногда мне казалось, что это никогда не прекратится. Я тогда еще не понимал, что именно в этом заключалась вся суть, что весь кайф заключен в моменте получения удовольствия от его отсутствия. Голубой крестик. Детский. Конечно, голубой – я же мальчиком был. Гладкий приятный телу атлас крестика был настолько далек от жесткого дерева настоящего креста из книжки как я от понимания причин употребления моими покупателями моего продукта.