Тень Альбиона

Стены салона были покрыты причудливыми росписями, а вся обстановка выдержана в духе сказок «Тысячи и одной ночи». Росписи воссоздавали виды нежно любимого мадам де Сталь Парижа, в то время как комната была заполнена диванами, множеством подушек и самыми экстравагантными украшениями, в число которых входили огромный зеленый попугай, привязанный цепочкой к жердочке из слоновой кости, и крохотная черная обезьянка, наряженная точно в такую же ливрею, что и слуга, стоящий за спиной мадам.

Хотя мадам де Сталь уже перевалило за сорок, ее можно было назвать весьма красивой женщиной. В блестящих черных кудрях, увенчанных тюрбаном из индийской шали, уже появился налет седины, но мадам все еще сохранила роскошную фигуру и полные белые руки, благодаря которым она славилась не только своим выдающимся умом, но и своей красотой. Она протянула руку Уэссексу.

— Рейнар! — воскликнула она прекрасным грудным голосом. — Так вы не умерли!

Расшаркавшись, Уэссекс склонился над рукой мадам и запечатлел на ней пылкий поцелуй.

— Слухи о моей смерти — как это уж не раз случалось — были сильно преувеличены, мадам. Как видите, я немедля примчался к вам, чтобы опровергнуть их.

— Волей-неволей, — отозвалась мадам, быстро взглянув на спутника Уэссекса.

Уэссекс представил своего друга, и Костюшко тут же разразился речью по-польски. Уэссекс не мог следить за ходом их беседы, но, очевидно, мадам в достаточной мере понимала этот язык, чтобы красноречие молодого гусара заставило ее зардеться. Она со смехом покачала головой.

— Гадкий мальчишка! — заявила она по-французски. — Но приятно знать, что меня все еще читают.

— Мадам знает, что величайшие ее триумфы еще впереди, — галантно отозвался Костюшко. — И ходят слухи, что вы приступили к созданию нового шедевра — кажется, посвященного истории Германии?

— Юный льстец! — воскликнула мадам. — Да, я продолжаю писать — не в последнюю очередь потому, что Этот Человек в Париже желает, чтобы я перестала. Но проходите же! Мы выпьем чаю, и вы расскажете мне все новости из большого мира, которых я лишена.

Целый час беседа вращалась вокруг событий в Париже и войны в Европе. Мадам знала об этом отнюдь не так мало, как хотела изобразить; она вполне заслужила свою репутацию самой осведомленной дамы Европы. Разговор перешел от прав человека к необходимости государственного управления, коснувшись мимоходом несправедливостей, от которых страдают содержащиеся в Вердене интернированные лица. Наконец Уэссекс подвел беседу к цели своего визита.

— Это и вправду немыслимо, — сказал он. — Интересно, как долго Корсиканец намерен присылать сюда людей и никого не выпускать? Ведь ясно же, что несчастный Верден может разместить лишь ограниченное количество народа.

— Да, в самом деле, — согласилась мадам де Сталь, бросив проницательный взгляд на человека, которого она знала под именем шевалье де Рейнаpa. — He далее как три недели назад нам пришлось принять уйму англичан, чей корабль потопили под Кале. И примечательнее всего, что это был датский корабль, — и хотя Дания сейчас беспрепятственно торгует с Францией, офицеров с этого корабля взяли под арест, матросов насильно забрали в армию, а сам корабль конфисковали. Это не просто немыслимо — это позорно!

— Несомненно, — покладисто согласился Уэссекс, хотя сердце его бешено заколотилось: он почуял свежий след. — Но ведь это, конечно, были временные меры? Как только капитан обратится к датскому послу, его освободят вместе с командой — верно?

— Хотелось бы верить, месье шевалье. Но почту, уходящую из Вердена, читает командир гарнизона, и письма частенько задерживают. Ну а если я скажу вам, что это было дипломатическое судно и что члены датской королевской семьи плыли на нем в Англию для подписания договора, который должен был привести Данию в ряды Великого союза, который будет противостоять моей бедной Франции до тех пор, пока она томится в лапах этого безумца?..

— Тогда я не удивлен, что Бонапарт захватил этот корабль и всех, кто на нем плыл. Ведь куда направится Дания, туда вскорости перейдет и вся Лига вооруженного нейтралитета, — сказал Уэссекс. — Россия уже это проделала.

— А Дания не посмеет выступить против России — ведь в таком случае царь может воспользоваться удобным поводом и просто проглотить ее — вот так! — заметила мадам и щелкнула пальцами, наглядно иллюстрируя свою мысль. — Но они захватили не всех, кто плыл на этом корабле. Так говорят.

Закончив свою тираду, мадам взяла с чайного подноса засахаренный грецкий орех и предложила его разнаряженной обезьянке. Крохотная зверушка схватила лакомство, тут же отскочила и взлетела на самый верх высокого зеркала в позолоченной раме, дабы спокойно съесть добычу.

— Если так говорят, мадам, то я не сомневаюсь, что это говорят вам, — галантно произнес Уэссекс. — Всем известно, что вы — глаза, уши и совесть Франции. Думаю, было бы очень любопытно познакомиться с этими людьми. Если, конечно, они здесь приняты. Ах, мадам, вы — как оазис в пустыне! Без вас я умер бы от скуки!