Тень Азраила

Но по всему выходило, что Байкова не должно было остаться в живых. В противном случае он бы исчез с деньгами, уничтожил бы книгу Кей-Кавуса и дневники, в которых писал любовные оды мадам Ренни, сравнивая ее очарование с красотой луны в четырнадцатую ночь. «Теперь понятно, почему он с таким рвением чинил машину и буквально прилетел к дому француженки, боясь, что я могу у нее остаться на ночь». Если бы все случилось так, как он задумал, то в его столе обнаружили бы те самые записки-угрозы и посчитали бы, что он стал еще одной жертвой исламистов. Но этого не произошло. Вероятно, злоумышленник решил заработать на документах Тихрани и сунулся к австрийцам или немцам. Если это так, то тогда становится понятно, почему он до сих пор не сбежал с деньгами Раппа. Всему виной – его жадность. Предполагая нажиться еще и на бумагах персидского министра, он искал выход на представителей иностранных государств. А тут война. Отпуска отменили. Планы смешались. «Да, – мысленно произнес Ардашев. – Это выглядит правдоподобно. К этому стоит добавить и его роман с француженкой. А что, если он ждал от нее согласия уехать вместе с ним? Но вдова медлила и все тянула с ответом. А узнав о моей находке, он тут же пустился в бега? Или, продав документы немцам, затаился, как испуганная мышь, и теперь сидит в германском посольстве? – Клим Пантелеевич недовольно хмыкнул. – Все это бессмысленное гадание на кофейной гуще. В данном случае возможны любые варианты. Однако надобно составлять вторую телеграмму Мирскому». – Статский советник улыбнулся, вспомнив недоуменное лицо телеграфиста, когда тот принес ответ Певческого моста на его первое сообщение. Там было всего одно слово, не зашифрованное, а отправленное обычным текстом: «Благодарю».

XIII

Известие об обнаружении неизвестного трупа пришло в русскую императорскую миссию вечером, как раз в тот день, когда в Тегеране был оглашен шахский рескрипт на имя регента о признании шахом Ахмедом «мэшрутэ» (действующей конституции). Назмие целый день запрашивала европейские посольства, нет ли пропавших среди их служащих, поскольку ни документов, ни каких-либо бумаг, удостоверяющих личность убитого, при нем не нашлось.

Ардашева оповестили сразу. Не теряя времени, он тут же поехал в полицию, которая находилась в самом центре, рядом с тюрьмой. Войдя во двор, он обратил внимание на стоящие у стены предметы пыток: фелеке[97] и сепайэ[98]. «Да, – мысленно посетовал дипломат, – в Персии феодальные порядки мирно соседствуют с конституцией. Вот что значит Восток. Здесь любое прогрессивное достижение Запада легко извратят до неузнаваемости. Впрочем, как и в России».

Переходя из кабинета в кабинет, статскому советнику так и не удалось добиться точной информации о местонахождении неопознанного трупа. В конце концов потребовалось вмешательство самого раис-назмие (начальника полиции). Благодаря ему выяснилось, что тело европейца отвезли в морг при городской больнице. Однако разрешение на его осмотр мог дать только господин Мохаммед-Таги, судебный следователь шестого следственного отделения суда, принявший дело к своему производству.

И вновь пришлось заводить автомобиль и править по пыльным и безликим тегеранским улицам: повернуть направо и пересечь площадь, опять – направо, затем – налево до улицы Дербар, где размещались правительственные учреждения. Там, недалеко от перекрестка, в старинном и величественном здании располагался адлие (суд).

Следственное присутствие занимало весь второй этаж. Упомянутый господин сидел в обшарпанной комнатке с едва живой дверью. Это был немолодой уже человек с жиденькими усиками и маслеными глазами, с видимой, будто поеденной молью, плешью. Он носил шапочку с усеченным верхом, потертый костюм и не имел даже карманных часов. В комнате висело дымное коромысло и пахло дешевым ширазским табаком. В каменной пепельнице дымилась трубка.

К появлению русского дипломата персидский чиновник отнесся с недоверием. То снимая, то надевая очки, он долго рассматривал документы вошедшего, задавал бессмысленные вопросы и наконец велел своему письмоводителю, сидящему напротив, подготовить бумагу, дозволяющую осмотреть труп. Когда разрешение было готово, он дважды окунул перо в чернильницу и вывел витиеватую, будто змеиный след, подпись. Вынув из ящика мухур (печать), следователь удостоверил документ. Во время разговора он так и не поднялся. И уже уходя, оказавшись у самой двери, Ардашев бросил беглый взгляд под стол и понял причину его неучтивости: желтые туфли перса были настолько разбиты и поношены, что носы протерлись до дыр.

Бензиновое детище Генри Форда (кстати, неплохо переваривающее и медицинский спирт) вновь колесило по широким хиабанам и узким переулкам Тегерана. Минут через двадцать Клим Пантелеевич добрался до Мейдане-Тупханэ и свернул на Больничную улицу.