Тень богов

Еще боль, волной по всему телу, сильнее всего в голове, ребрах, руке… Звук, бормотание воды. Он застонал и перекатился на спину, отплевываясь от набившегося в рот песка, поднял здоровую руку к глазам и нащупал нечто липкое, покрытое ломкой корочкой. Застывшая кровь. Он вытер ее и сумел разлепить веки.

В вышине плыли луна и звезды, призрачными пятнами на мертвенно-черном небе.

Значит, я жив.

Несколько мгновений он оставался беспамятным: не понимал, где находится и что с ним произошло.

Он облизнул зубы и покрытые струпьями губы, ощутил на языке вкус соли и металла, сплюнул кровь на песок.

Не только кровь.

Ему вспомнился тревожащий душу звук, некий мужчина ревел от боли.

В его сознании возник образ огромного кулака, несущегося в лицо. А затем память обрушилась на него, словно вода из прорвавшейся плотины.

Эйнар Полутролль, Заклятый Кровью…

Он заставил себя сесть и увидел, что под ним берег, покрытый черным песком, а ветер за его спиной вздыхал в ветвях деревьев. Лига мерцала тысячами огней, сияние утекало в небо над городом, словно свет умирающего костра, запертого крепостными стенами. Корабли покачивались и скрипели у причалов на водах фьорда, луна и звезды превращали темные волны в расплавленное серебро.

Он приложил руку к тем частям тела, что болели больше всего. Сначала ребра: ладонь легла на суконную рубаху. Кожа не повреждена, но на ощупь болезненна. Возможно, сломано ребро или два. Он поглядел на поврежденную руку: даже в ночи было ясно видно, что костяшки стали черно-фиолетовыми и распухли. Он попытался сжать пальцы в кулак, но не сумел: отек и боль помешали. Затем он ощупал лицо. Над глазом зияла рана, покрытая коркой застывшей крови, половина лица распухла, челюсть пульсировала болью. Один зуб выпал.

Затем кончики пальцев нащупали железный ошейник на шее, и нахлынула паника.

Ключ. Мой плащ.

Он вскочил на ноги, не обращая внимания на боль, осмотрел себя и с облегчением обнаружил, что мешочек все еще висит у него на поясе. Он пошарил внутри и медленно выдохнул, увидев, что содержимое его на месте.

Но мой ошейник трэлла…

А затем он увидел его, пятно тени на черном песке: суконный плащ, аккуратно сложенный. Он нагнулся и поднял его, проверяя потайные карманы. Что-то тяжелое и холодное – тесак, который он забрал у торговца, в том же кармане мешочек с монетами, судя по весу, нетронутый, и наконец он нашел ключ.

Облегчение затопило его на мгновение – долгое, застывшее мгновение, – а затем он вставил ключ в замок, долго возился одной рукой, и в конце концов раздался щелчок. Ошейник распахнулся, скрипнули изъеденные потом петли, и он положил его обратно во внутренний карман плаща вместе с ключом.

Варг неуверенно подошел к берегу фьорда, опустился на колени, сложил ладони чашечкой, набрал холодной воды и принялся медленно пить. Его горло и живот словно наполнились острыми льдинками, которые приносили боль и освежали. Он плеснул в лицо и некоторое время провел, пытаясь смыть кровь. Потом потряс головой, разбрызгивая капли вокруг себя. Наполнил водой бутылку с пояса. Закончив, он встал, дрожа, и неуклюже накинул на плечи плащ, кое-как застегнул его и устало пошел к деревьям.

Ступая между стволами, он пробирался по пологому, поросшему соснами склону. Через тридцать – сорок шагов мерцание воды во фьорде позади пропало из вида. Сверху лился лунный свет, серебристыми бликами перебегая по земле в такт качанию ветвей. Опустившись на колени, Варг разгребал прелые листья и ветки, пока не очистил круг плотно слежавшейся земли, а затем отправился искать топливо для костра. Вернувшись с охапкой сухого валежника, он сел на расчищенный пятачок, потянулся к мешочку с предметами для розжига, вытянул оттуда камень, металлический боек и горсть сухой растопки и принялся разводить огонь. Вскоре он уже осторожно дул на первые искры, пробуждая пламя.

Хорошо, что у него было дело, потому что внутри уже нарастала волна отчаяния.

Он потерпел неудачу.

Сев перед костром, он протянул руки к огню, пытаясь согреть кости и изгнать из них ледяной холод, уставился в пламя.

Фройя, прости.

Он почувствовал, как нахлынуло горе, которое до этого он держал запертым где-то далеко в сознании, замурованным в самой глубине сердца. Отчаяние своими ледяными острыми краями сминало и ломало стены, что Варг возвел внутри себя. Он опустил лицо в ладони: рыдания нарастали в его груди, подкатывали к горлу, и он никак не мог их сдержать. Слезы покатились по щекам, и воспоминания о Фройе наполнили его разум. Сестра. Единственная подруга.

Он не помнил ни отца, ни матери, знал лишь то, что рассказал о них Колскегг, который купил Варга и Фройю, когда те были еще детьми. Колскегг говорил, что родители продали брата с сестрой за каравай и дюжину утиных яиц, когда Варгу было пять лет, а Фройе – четыре. Почти всю жизнь они были рабами и находили друг в друге единственное утешение и единственную отраду. Варг погладил мешочек на поясе.