Тень доктора Кречмера

Вера порекомендовала ему свою подругу Зину Мухамедшину как консультанта по прическам. Встретившись с ней, Николай узнал ту самую рыженькую девушку, которая тогда, двенадцать лет назад, пришла в загс и принесла ему страшную Верину записку. Оказалось, что она перебралась в Москву и стала парикмахером, мастером международного класса. Она сделала для спектакля несколько роскошных, очень дорогих париков из натуральных волос.

Николай заикнулся было о достоверности, и она, рассмеявшись, заверила его, что история прически входит в обязательный курс обучения, но, если он сомневается, она принесет ему справочную литературу. Он сказал, что вполне ей доверяет.

Очень хотелось поговорить с ней о Вере, но чутье подсказало: пытаться не стоит. Он лишь спросил, она ли делает Вере прически. Зина ответила утвердительно и прочла ему целую лекцию о разнице между французским, испанским, «ракушкой» и так называемым «чеховским» узлом. Николай всю эту массу совершенно не нужной ему информации выслушал и даже запомнил, потому что это касалось Веры.

Фима Мирошник твердо пообещал Николаю, что из бюджета не выйдет. В обход фирмы Кацнельсона он нашел мастеров-декораторов, которые сделали по эскизам Николая легкие театральные ширмы на рамах и движущиеся задники. Это была самая лаконичная и самая недорогая часть сценического решения, но именно она определила весь облик спектакля. Она же навела Николая на мысль устроить театр в театре — сцену с Истоминой. Он обратился за помощью к Великой Балерине.

* * *

Знакомство с этой удивительной женщиной заставило Николая на многое взглянуть другими глазами. Первая и любимейшая ученица Вагановой, ставшая театральной легендой, в 20-е годы она практически в одиночку выволокла на своих плечах громоздкую телегу имперского балета, доказала, что его рано «сбрасывать с корабля современности». Она наполнила классический танец бездной новых смыслов. Ее техника просто не поддавалась осмыслению. Техники как будто и не было: там, где другие делали гимнастические упражнения под музыку, она давала непрерывно льющуюся кантилену танца.

Страна Советов щедро вознаградила ее за все. С 30-х годов, после триумфальных гастролей в Париже, она стала «невыездной». Ее мужа репрессировали. На сцене ее «душили» конкурентки. У нее отняли любимую партию всего после двух спектаклей. Даже звание народной СССР ей дали лишь за выслугу лет, когда она уже ушла со сцены, а ушла она в сорок четыре года. Иные ее соперницы считали этот возраст годами расцвета, а она ушла — с величавой легкостью, как делала все и всегда.

Ее облик называли «царственным», ее танец — «героическим». Это не мешало ей сохранять пленительную женственность и на сцене, и в жизни. На фоне унылых, безликих и бесполых «образов советского человека», заполонивших и экран, и сцену, и страницы книг, она демонстрировала открытую сексуальность. В нее влюблялись. Оркестранты по очереди брали отгулы, когда она танцевала «Раймонду»: никто не хотел смотреть в ноты или на дирижера, всем хотелось любоваться красавицей балериной. Она не была бестелесной. Напротив, у нее были роскошные формы. В первом акте, когда она выходила в длинном платье и поворачивалась спиной к публике, по залу проносился стон.

А теперь, незаслуженно забытая, она скромно доживала свой долгий век в должности репетитора в Большом театре и на балетмейстерском факультете РАТИ.

При первой встрече с ней Николай пережил острое разочарование. Он увидел коренастую, грузную старуху в тяжелом шевиотовом костюме партийной тети. Трудно было поверить, что это та самая Великая Балерина, о которой он столько слышал. Но поверить пришлось. Первое впечатление забылось очень скоро. Она заставила его забыть.

Войдя в класс, Николай какое-то время наблюдал, как она учит трех своих учениц на пуантах делать нечто под названием «пор-де-бра».

— Нежнее, девочки, мягче, — уговаривала Великая Балерина, но, как девочки ни старались, у них не выходило то, чего она добивалась.

Николая она встретила приветливо: обрадовалась предлогу прервать урок. Когда он изложил ей свой замысел, Великая Балерина пришла в восторг. Он заметил, как молодо заблестели ее глаза.

— Я всю жизнь бьюсь над этой загадкой, — призналась она. — Пытаюсь воссоздать этот пушкинский танец. Поначалу кажется, что все вроде бы просто. «Одной ногой касаясь пола, другою медленно кружит…» — это рон-де-жамб ан л’эр. Круг ногой в воздухе. Сейчас девочки нам покажут, — добавила она, заглянув в его растерянное лицо.

Три «девочки» вышли на середину зала и показали рон-де-жамб ан л’эр.

— Но это только кажется, что все так просто. Можно сделать соте — небольшой подскок с двух ног на две — с рон-де-жамб ан л’эр. Девочки?

Девочки послушно выполнили прыжок, махнув ножкой в воздухе.