Тень доктора Кречмера

Гоша согнулся в три погибели под сыплющимися на него ударами. Наконец Михаил Аверкиевич опомнился и остановился, тяжело дыша. Гоша с трудом разогнутся. По его лицу текли слезы, он хлюпал носом и запрокидывал голову, стараясь глотнуть воздуха ртом.

— Ты меня учил ловить момент, — заговорил он, отдышавшись. — Я и ловил. Мне надо было перекрутиться, я и зареповал кое-что…

— Зареповал? — снова взвился Холендро. — А выкупал бы на что, идиот?

— Мне надо было перекрутиться, — канючил Гоша. — Я задолжал. Да все бы обошлось, если б не эта крыса… Чего она лезла? Кто ее звал?

— Да, я вижу, случай безнадежный, — вздохнул Михаил Аверкиевич.

— Да брось, пап. Ты же сам ее костерил, когда она нам кредит сорвала.

— И поэтому ее надо было убить?

— Да на хрен мне ее убивать? Если б она не полезла, все было бы тип-топ. Кто ж знал, что ее комп к моему подцепится?

— А деньги как собирался вернуть? — уже устало, безнадежно, почти безучастно спросил Михаил Аверкиевич. — Ты кем себя возомнил? Ником Лисоном note 11? Так он срок отмотал. Ты тоже хочешь мотать?

— Да ладно, пап, ничего они нам не сделают, — оправдывался Гоша. — Я их знаю, не захотят шум подымать.

— Нам? — Опять Михаил Аверкиевич задохнулся от возмущения. — Нам? Ты понимаешь, кретин, что мне теперь придется из банка уйти?

— Как уйти? — испугался Гоша. — Ты, это брось. А на что ж мы жить будем?

— На что ты жить будешь, меня больше не волнует. Вот отправлю тебя в Свердловск, к Ройзману, будешь там… от вредных привычек избавляться. А мне придется банку деньги возвращать. И я не смогу больше здесь работать. Как я людям в глаза посмотрю?

Гоша больше не слушал. Слова «Свердловск» и «Ройзман» напугали его до смерти. Он знал, что предприниматель Ройзман создал в Екатеринбурге, который его отец по старой памяти называл Свердловском, фонд «Город без наркотиков» и какой-то стремный центр для наркоманов, где привязывали к койке и практиковали электрошок. Но ведь он, Гоша, не наркоман. Он просто балуется. Он с опаской взглянул на отца. Михаил Аверкиевич присел за стол и, найдя местечко, свободное от разводов белого порошка, что-то писал на листе бумаги.

…В приемную пушечным ядром влетел Альтшулер.

— Доигрались, мать вашу? — Его налитые бешенством глаза уперлись в Веру. Она сидела в расслабленной позе, потягивая шампанское. Бокал красиво поблескивал в ее длинных пальцах. — А это что еще такое?

Степан Григорьевич Маловичко загородил дорогу главному начальнику. Забавное это было зрелище: Альтшулер низенький, Маловичко громадный. Альтшулер в ярости, Маловичко невозмутим. Вера знала, что он ей симпатизирует. Что ж, пусть расскажет, что к чему, а она еще немного передохнет.

— Вера Васильевна без шампанского говорить не может, он ее душил, — спокойно доложил Степан Григорьевич. — Шампанское ей доктор прописал, считайте, это лекарство.

— Ко мне в кабинет, — отрывисто приказал Альтшулер.

Вера встала и, стараясь не покачиваться — лечебные порции алкоголя все же не были гомеопатическими, — прошла в роскошно обставленный кабинет. Маловичко вошел следом, прихватив по дороге бутылку шампанского.

— Что, все уже в курсе? — наступательно осведомился Альтшулер, утверждаясь в начальственном кожаном кресле с высокой спинкой и по привычке закуривая сигару.

— Никак нет, Натан Давыдович, — Маловичко был все так же невозмутим. — Знает Вера Васильевна, четверо моих ребят, но им я доверяю, дежурный сисадмин, ну и Холендро я вызвал. Да, и он сам. Савельев. Все. Я даже менеджеру по рискам решил пока не звонить. Вы его сами вызовете, если сочтете нужным.

— Сколько?

— Пять миллионов семьсот девяносто три тысячи восемьдесят шесть. Долларов, — зачем-то уточнил Маловичко.

— Ясно, что не рублей, — огрызнулся Альтшулер. — Выношу вам благодарность, — повернулся он к Вере. — Извините, что не в приказе, но вы же понимаете… Все должно остаться между нами.

Вера выпрямилась.

— Я катекорически протиф, Натан Тафытофич. Сафельефа нато сутить.

— Да вы с ума сошли! Взять с него нечего, разве что убить, да и то больше для блезиру, а банк потеряет клиентов. Вмиг! Сумму мы возместим, спасибо вам, она не так велика, но все должно остаться между нами. Это не обсуждается. Считайте, это приказ. — Альтшулер заглянул ей в лицо и сбавил тон: — Вот что, поезжайте-ка вы домой. Завтра не выходите. И послезавтра… вообще, посидите дома до седьмого числа. Можете даже до четырнадцатого: все равно народ работать толком не будет, пока старый Новый год не отгуляет. Только, ради бога, не обращайтесь к врачам, не берите больничный, считайте, что вы в отпуске. В деньгах не потеряете. Но никому ни слова даже дома. Дадите утечку… я вас сам задушу, — неловко пошутил он.

Вера готовилась возражать, спорить… Все это время, пока Альтшулера везли в банк с Новой Риги — для конспирации в бронированной инкассаторской машине, что, понятно, не улучшило ему настроения, — она мысленно репетировала свою речь. Нельзя потакать мошеннику: он станет шантажистом. Нельзя показывать ему свою слабость и страх, будет только хуже. Она собиралась приводить примеры.