Тень доктора Кречмера

— Я айтишник, — смущенно признался Никита, — театр знаю на уровне пользователя, да и то… — он виновато взглянул на Николая, — с тех пор как ты меня приохотил. А что он собой представляет, этот твой директор? Откуда у него столько власти?

Николай рассказал, что Исидор Абрамович Кацнельсон директорствует в этом театре с незапамятных времен. Оброс связями, сумел выбить себе звание не заслуженного работника, а заслуженного деятеля искусств…

— Тут есть какая-то разница?

— Разница — как между лейтенантом и генералом, — пояснил Николай. — Должность у него на «деятеля» не тянет, только на «работника». Вот ты сравни: какой-нибудь скромный учитель музыки и композитор Кабалевский, который тоже с детьми работал. Первый — работник, второй — деятель. А наш Кацнельсон тоже пробился в деятели. Но черт бы с ним, пусть будет деятель, хоть к пенсии прибавка погуще. Только он на пенсию не уходит. Он съедает режиссеров. Это его любимая диета.

— А зачем ему это нужно? — удивился Никита.

— Рыбку лучше ловить в мутной воде. А еще проще — глушить ее динамитом.

— Погоди, ты говоришь, на пенсию не уходит. Значит, он старик?

— Ему за восемьдесят.

— Ну и ну, — протянул Никита.

— Ему бы о душе подумать, — с горечью продолжал Николай, — но нет, он за свое место держится руками и ногами. Психологически я его понимаю. Он властолюбец. Уйдет и сразу загнется от безделья, а так — свеж как огурчик. Но мне-то от этого не легче.

— Ну, властолюбец — это понятно. Но я, честно говоря, не представляю, как можно нажиться на театре…

— Помнишь, у Жванецкого была такая шутка: «Что вы воруете с убытков, воруйте с прибылей»? Вот это — точно про нашего Кацнельсона. Птичка по зернышку клюет. У него жена заведует пошивочным цехом, сын сидит на декорационных мастерских…

— Знакомая схемка, — засмеялся Никита. — Я бы даже сказал, до боли знакомая…

— Между прочим, они приватизировались, от театра отделились и теперь дерут за свои услуги — ой-ей-ей, — закончил свою мысль Николай. — Но его много раз проверяли самые разные ревизии и уходили ни с чем. Я точно знаю. Уж что-что, а оформлять накладные он умеет. Как и припрятывать остатки на счетах.

— Надо искать связи в Министерстве культуры, — задумчиво заметил Никита. — Ты там кого-нибудь знаешь?

— Только нашего куратора, — покачал головой Николай. — Он меня уже вызывал на ковер с этой жалобой.

И он рассказал о беседе с Главначпупсом.

— Ладно, будем искать ходы, — Никита потер ладонью щеку. — Есть у меня один кадр… начальник службы безопасности. У него всюду свои люди, авось и там найдутся. А ты пока создавай антрепризу, в этом он прав. Да это ерунда, фирму за два часа зарегистрировать можно, тут я тебе помогу. Главное, присмотри себе… я не знаю. Кого-нибудь. Кто-то же должен оформлять накладные! У тебя кто-нибудь есть на примете?

— Я подумаю.

Николай обратился к Ефиму Мирошнику, своему однокурснику по РАТИ. Фима Мирошник тоже пришел в РАТИ из команды КВН, только одесской. В отличие от Николая, он спокойно окончил курс, поставил спектакль и получил диплом, но режиссером не стал, предпочел административную работу. После разговора с Никитой Николай пригласил его поработать над постановкой «Онегина», и Фима, к его удивлению, сразу согласился. У него уже была своя антреприза, ничего создавать не пришлось.

Фима энергично взялся за дело, и работа закипела. А Исидор Абрамович Кацнельсон тихо ушел на пенсию. Правда, перед уходом нанес Николаю прощальный визит.

— Вот я хочу понять, — философически начал он издалека, — почему люди такие сволочи? Ну вот что вы против меня имеете? Что я вам плохого сделал? Может, вы евреев не любите? В этом все дело?

Больше всего на свете Николай боялся, что его заподозрят в антисемитизме. Долго медлил, прежде чем обратиться за помощью к Никите Скалону, у которого, похоже, и впрямь нашлись ходы в Министерство культуры. Ему казалось, что в театре его подозревают, что на него не так смотрят. Он даже порывался что-то кому-то объяснить, хотя никто его ни о чем не спрашивал. На душе было невыразимо погано. И вот — Исидор Абрамович задал ему прямой вопрос.

— Я вообще не делю людей по национальному признаку, — ответил Николай. — Мне без разницы, кто еврей, кто не еврей.

— Да ладно! — отмахнулся Кацнельсон. — Уж мне-то не рассказывайте. Я сразу понял…

— Не знаю, что вы там поняли, а чего не поняли, — перебил его Николай, — но могу вам ответить словами Жаботинского note 16: «Каждый народ имеет право на свою порцию мерзавцев».

— Это я у вас мерзавец? Да вы сопляк, у вас еще молоко на губах… — возмутился было Исидор Абрамович, но Николай опять его перебил: