Тень, дракон и щепотка черной магии

Некогда он покинул этот суетный мир, удалился в добровольное заточение блаженного полумрака, мудрой сонливости. Как же он ненавидел те редкие выходы в народ, на которые его понуждал высокий пост! Как же он не переносил жару, как ненавидел хлопоты! Да, сложно было отказать себе в удовольствии прочитать раз-другой на публике страстный монолог, взять ситуацию в свои руки, поучить всех уму-разуму, но…

Патриций открыл глаза и храбро встретил докучливые лучи. Он не боится! Славная карьера, годы непрестанного труда – все прошло под знаком этого беспощадного светила, все вершилось на виду у его зоркого ока! Но теперь, теперь Патрицию нужен был отдых. И он его заслужил! Заслужил своею верною службой, заслужил своей порядочностью, мудростью! Разве нет? Разве не сделал он недавно что-то особенно примечательное, что-то бесподобно волшебное, что-то безусловно отважное… Вот только что это было? Память ворочалась с трудом.

Патриций задернул шторы.

Он вздохнул и побрел обратно к столу, волоча за собою почтенный хвост. Водрузив себя на кресло, градоначальник отрицательно покачал головой.

И чего только не придумает в эти сумасшедшие дни молодежь! Буйная, необузданная энергия, которую следовало бы потребить на благие дела, на размышления и созерцания! На прения! Подумать только, сколько таланта пропадает зря!

Он посмотрел в серьезные, умоляющие глаза Зигфрида – почти сочувственно, почти по-отечески. Бедный юноша! Неужели он и правда верил в то, что солнце подменили! О, воспаленная фантазия! О, глупый кошмар!

«Все ясно!» решил для себя Зигфрид. «Он не поможет!»

«Все ясно!» понял градоначальник. «Он сбрендил!»

Нужно как-то помочь ему, решил Патриций. Нужно направить заблудшего дракончика на путь истинный; мягко, не обидев, намекнуть ему, что проблема его носит скорее медицинский, психологический характер, и что хорошо было бы немедля ею заняться. Да, так он и сделает. Что бы такого сказать, чего бы посоветовать? И Патриций, нахмурив мудрый лоб, говорил так:

– Солнце на месте, юный горожанин – я лично в этом удостоверился. Его сияние все так же докучливо и, э-э-э, привычно. Мне кажется, друг, ты преувеличиваешь. Возможно, ты получил солнечный удар? Может быть, что-то тревожит тебя? – мудро предполагал градоначальник, не желая вдаваться в подробности и выяснять, а что же именно тревожит Зигфрида. – Наверняка, на почве треволнений ты вообразил себе всякую несусветицу, что бывает часто с теми, кто не всыпается и много думает о разной чепухе… Отдохни, посиди дома, испроси совета в гошпитале – я более чем уверен, что, как подсказывает мне многолетний опыт, неразрешимых проблем не бывает. Иди с миром, не отчаивайся!

И градоначальник сделал лапою властный жест, означающий, что аудиенция окончена.

– И все же, ваше превосходительство, я твердо верю в то, что видел! –заплакал Зигфрид, понимая, что его карта бита. – Солнышко неправильное, его подменили!

– Но, друг мой, – возразил Патриций, пытаясь хоть как-то успокоить Зигфрида, – даже если допустить, что сегодняшнее солнце – это вдруг не вчерашнее солнце… Допустим! Даже если так – подумай, друг, что раз уж никто не заметил подмены – значит не так уж оно и плохо, верно? Возможно, оно даже лучше, потому что сегодня, на мой взгляд, оно не так сильно бьет в глаза. К чему кручиниться?

С каждым его словом сердце Зифгрида все больше и больше наливалось печалью. Он сам не заметил, как ноги его подкосились, и он медленно, обреченно опустился на пол, безвольно положив рядом собою хвост. А градоначальник все говорил, и говорил, и словам его, казалось, не было конца. Зигфрид почувствовал, как соленые капельки предательски защекотали уголки его глаз, а потом одна за другой покатились по безразличным щекам и забарабанили по паркету. Все пропало! Он не верит – он не помнит! И как же ему сразу не пришло в голову, что градоначальник – всего лишь навсего такой же обычный дракончик, как и он сам! Как же он не догадался, что хандра, охватившая весь город, не пощадит никого – даже самый высокий из чинов. Горе, горе бедному Плаксингтону! Горе всей стране Драконии!

– В конце концов, – добавил Патриций, уловив в глазах Зигфрида, как ему показалось, искорку сомнения в своем авторитете, но упорно не замечая его слезы, – в конце-то концов, если бы проблема и вправду стоила таких хлопот, я мог бы использовать свое политическое влияние и лично обратиться к моему старинному товарищу Энцо, который некогда состоял дворецким на службе у короля Бонифация XIV, батюшки ныне здравствующего монарха Пафнутия XIV…

И тут Зигфрида осенило. Он вскочил на ноги и, не дослушав тираду Патриция, пробормотал несколько вежливых извинений и бросился к выходу, вытирая на ходу слезы.

Градоначальник, не зная, удивляться ли такому странному поведению юноши или же гневаться за столь вопиющее нарушение этикета, вопросительно смотрел на удаляющегося Зигфрида, стараясь уместить оба чувства в одном пронзительном взгляде.