Тень друга. Ветер на перекрестке

Я вспоминаю Щелкунчика и думаю: чего же он теперь хочет? Обзавестись евроракетной челюстью? Вставить себе нейтронные зубы? И какой же орех «кракатук» собирается он ими расщелкивать? А ведь заканчивается история у Гофмана так: «Вот вам, дети, сказка о твердом орехе. Теперь вы поняли, почему говорят — «поди-ка, раскуси такой орех» и почему Щелкунчики так безобразны».

Прощаясь, я спросил:

— Скажите, господин генерал, могу я попросить копию стенограммы нашей беседы?

— Какой стенограммы? — удивляется генерал.

— Той, что вел этот офицер, вон он идет к двери.

— Я не приказывал стенографировать.

— Может быть, о том распорядились другие. А может быть, он вел подробный протокол. Я был бы благодарен за возможность ознакомиться. Беседа была обоюдной, а согласия на запись у меня не спросили. Поэтому прошу компенсацию в виде копии.

— Мы подумаем, — неожиданно сказал генерал.

Копии я не получил. Да она мне и не была нужна. Беседу я воспроизвел точно, поскольку еще в машине, на пути к отелю, стал, по свежей памяти, записывать ее слово в слово.

Подполковник Лер провожал меня через всю территорию до комендатуры. Мы молчали. Ветер шевелил полотнище на флагштоке. Я посмотрел на спутника и спросил: «Вы чем-то недовольны?» Лер на этот раз ответил без улыбки, хоть бы и уксусной: «Я недоволен этой беседой» — и твердо сжал губы. Я понял так, что уж он-то задал бы мне перцу.

И тогда я подумал: возможно, генерал Петер Тандески, как бы это сказать деликатнее, умнее, чем он выглядел в этой беседе. Защищать нейтронное оружие, исходя из законов нормальной логики, — невозможно. Аргументов в его пользу, вне круга классовых интересов, да еще понятых самоубийственно, не существует в природе. Отрицать роль бундесвера как ударной силы НАТО, простирающей руки к этому оружию, тоже смешно. Не знаю, как выглядел бы в беседе на эти темы подполковник Лер. Впрочем, какое это имеет значение.

КОЕ-ЧТО ИЗ ЖИЗНИ МЮНХЕНА

1

Золотой день стоит над Мюнхеном. Медлительно катит свои воды Изар сквозь город, обладающий способностью врываться на страницы немецкой истории в самых неожиданных обличьях. Политическая грамматика числит Мюнхен и как имя нарицательное. 28 сентября 1938 года город дал свое название соглашению, которое предало Чехословакию, распахнуло ворота второй мировой войны и означало триумф слепого классового эгоизма. В многовековых биографиях человеческих поселений чего только не бывает! Но все же...

Гейне, конечно, был прав, утверждая, что в Мюнхене, как в сцене с ведьмами из «Макбета», можно наблюдать вереницу духов в хронологическом порядке, начиная от дикого темного духа средневековья и кончая просвещенным духом нашего времени. Я ехал в Мюнхен, и цепь невольных ассоциаций позвякивала в сознании кандальным звоном, неумолчно напоминающим призраки Дахау, расположенного невдалеке от этого самого центра Баварии.

Отсюда вырвался тлетворный дух Гитлера, отравивший всю Европу угаром нового средневековья, здесь после второй мировой войны и разгрома фашизма привольно воспарил дух реваншизма. Его конденсированные субстанции олицетворены людьми.

Они носят различные имена, но обладают тем сходством, что втихомолку начисто отвергают принципы Потсдама и Хельсинки, и громогласно утверждают, будто страны Варшавского Договора нарушают стратегическое равновесие в Европе. Мечтают поскорее разместить крылатые ракеты, приласкать нейтронную бомбу в своих пределах, нарастить боевой потенциал НАТО, в особенности на территории ФРГ, а между тем декларируют свои симпатии разрядке.

Таков комбинационный стиль ХДС — ХСС. Логики в нем нет, зато избыток чего-то другого...

Здесь легко припоминается сатирический портрет, исполненный несравненным пером того же Гейне: «Мы можем представить к вашим услугам один экземпляр этой породы, демагога по профессии... да вот и он сам».

Кто же именно? Фамилия не названа.

Но, без риска ошибиться, укажем на некоего Массмана, крайнего реакционера и националиста тех дней. Его аттестовал Гейне «ходячим памятником минувшего времени», надеясь, что сей субъект, «подобно последнему из могикан, пребывает в качестве последнего представителя целого племени, он — последний демагог».

Увы, выплод этого племени при закате империализма как высшей стадии капитализма намного превосходит все то, с чем был знаком Гейне в эпоху расцвета европейского буржуазного правопорядка. Массман фитюлька в сравнении с западногерманскими проповедниками гонки вооружения, а в конечном счете и реваншизма.

Как совместить такой курс и стремление миллионов людей жить в мире, избавиться от угрозы ядерной катастрофы, отогнать от изголовья детей призрак тотального уничтожения? Нормальная логика отказывается служить такому курсу.