Тень друга. Ветер на перекрестке

— Вот возьми Воронцова и Паскевича. Между прочим, оба и родились и умерли почти одновременно. Ровесники, а какие разные люди. Оба, как известно, были в свое время наместниками Кавказа...

Да, о Паскевиче я кое-что знал. И раньше всего то, что он был вполне заурядным военачальником. Не помню, чтобы отличился он в настоящих войнах. Был скорее «героем» карательных экспедиций. В Крымскую войну 1853—1856 годов командовал армией на Дунае. Его нераспорядительность и непонимание боевой обстановки привели к отступлению русских войск под Силистрией.

Князь Иван Федорович Паскевич, бескомпромиссный ревнитель дворянско-помещичьего, крепостнического строя. На Кавказе он использовал военные таланты ссыльных декабристов, но держал их в тени, не давал ходу, унижал. А между тем ровесник его и тоже князь Михаил Воронцов сочувствовал идее отмены крепостного права, «грешил» с декабристами, короче, был аристократом-либералом. Не много в сравнении хотя бы с тем же князем Волконским, уцелевшим в сибирской ссылке, но все же и не Паскевич.

— А как же вражда Воронцова к Пушкину? — задал я заветный вопрос, мучающий меня и сегодня, когда я пишу эти строки. Может быть, она-то и стала решающей чертой, что отделила героя Бородина от наместника.

— Причин этой взаимной неприязни, как ты знаешь, много, — медленно заговорил Павленко, — но я скажу так: «Вельможа, не гневи народного поэта!»

Вот и закончены главы о Воронцове. Мне остается лишь сказать: в те вечера Павленко меньше всего ожидал, что наступит день и он сам станет наместником Крыма. Да-да, литературным наместником. Болезнь легких загнала его после войны в Ялту. Он осел в Крыму, писал там свой отличный роман «Счастье», стал признанным собирателем писательских сил, издавал альманах, успешно «толкал» произведения местных литераторов в московские журналы.

Имя героя романа «Счастье» Воропаева стало нарицательным. Будь воропаевская история перенесена на почву, скажем, американского искусства, она превратилась бы в стотысячный вариант рождественской сказки о том, как замерзающий, бесприютный фронтовик с помощью румяного миллионера и в результате сложных сюжетных превращений стал обладателем виллы «Счастье». Примерно так и кончается нашумевший в США фильм Уайлера «Лучшие годы нашей жизни», где трагическая судьба безрукого и никому не нужного моряка оболгана счастливой концовкой из директивного ассортимента Голливуда.

Воропаев был тяжело ранен на фронте и, как он сам говорит, «вывалился из счастья, как из самолета». Но даже в этом горьком замечании сформулирована природа воропаевского счастья — стремительное движение в образе летящей серебряной птицы.

«У победителей раны заживают быстрее», — записал однажды Воропаев, подготавливая работу «Нравственный элемент на войне». И раны самого Воропаева затягиваются от целительного прикосновения к сердцам людей, которым он нужен как большевистский вожак.

Перебирая в памяти образы романа «Счастье», невольно вспоминаешь слова Горького: «Счастье начинается с ненависти к несчастью, с физиологической брезгливости ко всему, что искажает, уродует человека, с внутреннего органического отталкивания от всего, что ноет, стонет, вздыхает о дешевеньком благополучии, все более разрушаемом бурей истории. Мы живем именно в счастливой стране, где быстро создаются все условия, необходимые для всяческого материального и духовного ее обогащения, условия для свободного развития сил, способностей, талантов ее народа».

Сказочники буржуазного мира создали миф о счастье, которое нужно, исхитрившись, схватить за его разноцветный павлиний хвост. Но счастье, как говорит Воропаев, «заработать надо, счастье берется с бою». В «Счастье» Павленко партийность сочетается с искреннейшим лиризмом, образуя драгоценный человеческий характер Воропаева.

Павленко, живя в Крыму, продолжал писать для «Красной звезды». Вот отрывок из его неопубликованного письма, уже послевоенного, посланного 27 мая 1946 года из Ялты с оказией: «Я бы написал тебе еще и еще, но отъезжающий уже начал нервничать. Напишу на днях. Подойдет ли статья на два подвала — «Крым в 1950 году»? Или подождать? Здесь лечится б. командир Донского корпуса г.-л. Селиванов. Может, ему что-либо заказать? Он написал бы отлично и быстро. Я попытаюсь на неделе выехать в сторону Феодосии и Крыма и побывать на местах десантов и сражений. Подошел бы очерк «На местах сражений»?»

Больной Павленко оставался в строю. Думал о своей родной газете. Мало кто помнит, что еще в скромном очерке «Инвалид войны», написанном по заданию редакции и напечатанном в сорок втором году, уже был намочен конспект романа «Счастье».