Ночь я провел не во сне, а в полубреду. Перед мысленным взором Дюпон и Барон менялись местами, сопровождаемые звонким, сладостным смехом Хэтти Блум. А утром явился посыльный с запиской от библиотекаря. Записка касалась человека, что передал для меня статьи об Эдгаре По, — те самые, в которых содержался намек на существование настоящего Дюпена. Библиотекарь вспомнил, кто передал эти статьи; точнее, он вновь увидел этого джентльмена и поспешил взять у него визитную карточку и переслать мне.
Человек этот был Джон Бенсон; имя мне ничего не говорило. Судя по глянцевой визитной карточке, уроженец Ричмонда; впрочем, от руки приписан балтиморский адрес. Выходит, некто хотел сподвигнуть меня на поиски истинного Дюпена? Некто имел мотивы для доставки Дюпена в Балтимор, с тем чтобы он расследовал обстоятельства смерти По? И для этой миссии некто избрал меня?
Говоря по правде, я не особенно надеялся пролить свет на личность и помышления этого человека. «Скорее всего, — думал я, — престарелый библиотекарь, пусть и из лучших побуждений, попросту обознался — и не мудрено, ведь прошло два года и видел он этого Джона Бенсона мельком».
Не Джон Бенсон, а образы, нынешней ночью словно выползшие из теней, меня окружавших, занимали мои мысли. И прежде чем выйти из дому, я достал коробку, где отец хранил револьвер, пригождавшийся ему в деловых поездках по не столь цивилизованным, как штат Мэриленд, районам. Револьвер я спрятал в карман пальто и лишь затем отправился по адресу, указанному в визитной карточке Бенсона.
Я шел по Балтимор-стрит и вдруг в отдалении, у витрины модного магазина, заметил Хэтти. Я несмело помахал ей, не представляя, какова будет реакция; может быть, Хэтти просто уйдет, притворившись, что не видит меня.
Неожиданно Хэтти бросилась ко мне и заключила меня в объятия. Невозможно выразить, как я обрадовался этому проявлению нежных чувств, с каким наслаждением обнял Хэтти; но сразу же испугался, как бы сквозь пальто она не почувствовала револьвер, как бы не вернулись, чтобы терзать ее, сомнения в моей преданности и здравом уме. Хэтти вдруг отпрянула, словно опасаясь недобрых глаз.
— Милая Хэтти, мой вид не вызывает у вас отвращения?
— Ах, Квентин, я прекрасно понимаю: вы открыли для себя некие новые занятия, которые я не могу разделить с вами, как некогда делила детские забавы.
— Вы не знаете, кто на самом деле эта женщина. Она воровка; она проникла в мой дом! Я все объясню; вы все поймете. Выслушайте меня — только не здесь, а где-нибудь в тихом месте.
Я взял Хэтти под локоть. Она осторожно высвободилась.
— Поздно, Квентин. Я приезжала в «Глен-Элизу» лишь за тем, чтобы объясниться. Помните, я говорила вам, что обстоятельства изменились?
Нет, только не это!
— Хэтти, я должен был поступать так, как считал нужным. Скоро все вернется на круги своя; все будет как раньше.
— Тетя запрещает произносить ваше имя и всем нашим друзьям сказала, чтоб не упоминали о помолвке.
— Ничего, тетю мы быстро умаслим. Что она там писала — будто вы нашли другого? Но это же неправда?
Хэтти чуть заметно кивнула:
— Правда, Квентин. Я выхожу замуж.
— Не может быть, чтобы вы решились на такой шаг из-за недоразумения в «Глен-Элизе».
Хэтти покачала головой; по лицу ее ничего нельзя было прочесть.
— Кто ваш жених?
Ответ не заставил себя ждать.
Из магазина, у витрины которого стояла Хэтти, вышел, пересчитывая сдачу, не кто иной, как Питер. При виде меня он виновато потупился.
— Питер? — вскричал я. — Нет, только не он!
Питер не знал, куда девать глаза.
— Здравствуй, Квентин, — наконец промямлил он.
— Значит, вы… вы помолвлены с Питером, Хэтти! — Я шагнул к ней ближе и зашептал так, чтобы слышать могла только она. — Дорогая мисс Хэтти, дорогая Хэтти, скажите только одно — вы счастливы? Одно слово, Хэтти!
Она помедлила — и кивнула, и протянула мне руку.
— Квентин, нам всем троим нужно поговорить, — вмешался Питер.
Но я не стал ждать объяснений. Я устремился прочь, я проскочил мимо Питера, не коснувшись рукой шляпы. Больше всего мне хотелось, чтобы они оба исчезли, растворились в воздухе.
— Квентин! Подожди! — звал Питер. Он даже пробежал за мной несколько футов, но прекратил преследование, поняв, что я не остановлюсь, или заметив ярость в моих глазах.
Я совсем забыл про револьвер; теперь его смертоносная тяжесть явилась для меня открытием. По иронии судьбы, путь к мистеру Бенсону лежал по самым рафинированным балтиморским улицам.
Отрекомендовавшись человеком, мистеру Бенсону незнакомым, но имеющим до него небольшую надобность, и извинившись за отсутствие пригласительного письма, я был препровожден чернокожим швейцаром в гостиную, на диван. Мебели в комнате оказалось меньше, чем требовали модные тенденции, зато на стенах красовались бумажные обои в восточном стиле — по нашим понятиям, совершенная экзотика, — служившие фоном для нескольких миниатюр и одного внушительного портрета. Портрет висел над диваном; поначалу я не обратил на него внимания.