Тень его мыслей

Дж. Майкл Стражинский Тень его мыслей

Всегда один и тот же сон.

Он всегда был одним и тем же.

На земле перед ним лежал шакат, четыре ноги связаны веревкой, рога царапали сухую землю под головой. Солнце пекло голову.

Голос, всегда один и тот же голос, шептал позади Лондо. «Ты знаешь, что ты должен сделать. То, что ты всегда делал».

Лондо посмотрел на животное, и их взгляды встретились. В глазах, обращенных на него, пылала ярость, гордость, непокорность. И в них было что-то знакомое. Во сне животное беззвучно, но совершенно отчетливо говорило ему: «Это долг. Ты не можешь пойти против долга».

«Я не могу это сделать», — мысленно ответил Лондо и посмотрел вниз. В его руке был меч.

«Нет, можешь», — подумало животное, глядя на него. И оно попыталось поднять голову, подставляя горло. В ожидании смертельного удара.

Рыдая, Лондо взмахнул мечом, и наблюдал за тем, как гаснет жизнь в глазах животного.

* * *

Со слезами на глазах Лондо проснулся от звона колоколов. Колоколов, которые звонили по утрам в течение одного часа последние шесть дней. Шесть дней с тех пор, как он стал императором, шесть дней с тех пор, как бомбардировки превратили в руины большую часть столицы Примы Центавра. Пока звонили колокола, прекращались все работы, и мир мгновенно погружался в молчание в память о тех, кто погиб в конфликте, которого не должно было случиться… в конфликте, тайно срежиссированном инопланетной расой, известной как дракхи, чтобы посеять ярость и озлобление в его народе — эмоции, которые со временем ему придется преобразовать в нечто более мрачное.

В этом, помимо всего прочего, и состояла его работа.

Титул императора был просто прикрытием, тоже обеспеченным дракхами… способ достижения цели.

«Но я не должен думать об этом», — напомнил он себе, почувствовав присутствие Стража, шевельнувшегося там, где его плечо соприкасалось с чужеродной плотью, где их нервы соединялись таким образом, что его мысли уже не принадлежали ему полностью. Он был способен скрыть лишь самые глубокие мысли. Если он начинал проговаривать что-то про себя или в задумчивости забывал о необходимости прятать свои мысли, Страж мог уловить их смысл и телепатически передать дракхам, которые тайно обосновались в глубоких древних туннелях под императорским дворцом… готовя для его мира такое будущее, о котором он не хотел надолго задумываться. Но, по крайней мере, это было будущее, которого у его народа могло вообще не быть, если бы он отказался принять Стража.

Никто другой не мог видеть Стража, если только тот сам не позволял им увидеть себя, что обычно являлось прелюдией к уничтожению. Сам же Лондо мог все время видеть его, но отчаянно старался не смотреть в том направлении без серьезной необходимости.

Самоотречение всегда было одной из его сильнейших сторон.

Колокола затихли. Неужели прошел целый час? Он закрыл глаза, как делал в детстве, глядя на восходящее солнце, надеясь, что каким-то образом этот день и его обязанности исчезнут, и он будет свободен. Это была мимолетная надежда, и, подобно всем надеждам, ежедневно разрушалась под гнетом пробуждающего мира.

Он открыл глаза и спустя мгновение император Моллари Второй встал, начиная седьмой день своего правления.

* * *

Министр Воул снова заламывал руки, причем так, что Лондо не мог разобрать, где одна рука, а где другая.

— Я уверен, ваше величество, что вас поставили в известность…

— Если бы меня поставили в известность, то я бы это знал. Раз уж я ничего не знал, пока вы не упомянули об этом, то, либо меня не поставили в известность, либо я внезапно впал в маразм и должен быть отстранен от должности и застрелен. Какой именно из этих вариантов вы имеете в виду в данном случае?

Руки Воула задвигались еще быстрее.

— Я вовсе не намеревался вас оскорбить, ваше величество, ибо очевидно, что память вашего величества находится в прекрасном состоянии, весь мир убежден в великолепных способностях вашего величества и…

— Воул.

— Да, ваше величество?

— Заткнись!

— Да, ваше величество.

Министр отступил назад, и Лондо посмотрел на резной экипаж, который стоял на круглой площадке за дворцом. Он, конечно же, много раз видел его прежде, во время традиционных церемоний и прочих формальных ритуалов, но редко вблизи. Экипаж был построен двенадцать столетий назад во время правления императора Морелла, как дар его жене Целине. Вскоре после этого она сошла с ума и бросилась с самой высокой из четырех башен дворца. Лондо подумал, что, возможно, между этими событиями была связь, особенно если учесть кричащий дурной вкус, с которым была отделана эта карета, инкрустированная сверху донизу всеми драгоценными камнями, какие только можно найти на Приме Центавра.

«Если я буду ежедневно ездить в этой штуке, то, возможно, тоже покончу с собой».