Тень евнуха

– Но банк… Зачем им этот дом? Что они, свое районное отделение из него сделают? – Это Микель пытался разобраться в сложнейших перипетиях экономики для взрослых.

– А почему бы и нет? – Адвокат нетерпеливо постучал по столу. – Однако скорее всего, перепродадут его третьим лицам.

– То есть заработают денег на продаже нашего дома.

– Да ведь он уже не ваш, Женсана, с твоего позволения.

Микель решил не говорить бывшему школьному товарищу: «А как же воспоминания и прожитая жизнь?» и все такое прочее. Он ограничился тем, что закурил.

– Ты разве не бросил курить? – подпрыгнула мать, не переставая быть матерью даже у края пропасти.

Микель сделал вид, что не слышит.

– А могут там все перестроить?

– Не знаю. – По тону адвоката было ясно, что подобные вопросы его не интересуют.

– А можно сделать так, чтобы этого не произошло?

– Нет, сеньора. Такими вопросами занимается только мэрия. Но я не думаю, что дом внесен в реестр объектов культурно-исторического значения.

– В каком смысле?

Альмендрос посмотрел на нас с некоторым раздражением, озабоченный тем, что нам приходится все объяснять.

– В том смысле, что там действительно могут начать строительство.

Они замолчали. Было ужасно жаль двух столетий под кровом дома Женсана. Но отец не оставил им другого выбора. Ужасно жаль.

– Ты что, торопишься?

– Если это займет не больше часа, то совсем нет.

Она была высокая, красивая, с ясным взглядом, с нежным бархатным голосом, и Микелю трудно было представить, что могло толкнуть такую девушку на панель.

– Разденешься?

– Сначала ты.

И его окутал аромат ее духов. Она была… Наверное, можно было закрыть глаза и сделать вид, что в жизни нет больше ничего, кроме этой стандартной гостиничной комнаты, где прекрасная женщина снимает с него одежду, встает на колени и начинает ласкать его член, а он гладит ее по голове, вздыхает и видит, как она нежно берет его в рот, Боже мой, и делает такое, Боже ты мой. И он остановил ее и попросил раздеться, а она ответила, что либо по-французски, либо по полной программе, решай, парень.

– Да что ты, какая разница. Давай просто…

– Нет – мне потом не нужны проблемы. По полной программе пятнадцать тысяч.

И член Микеля, не испытывавший интереса к коммерческой части сделки, начал печально опускаться.

– И отсосешь, и по полной программе. Я все хочу.

– Двадцать тысяч, и будешь доволен. – Она произнесла эти слова тем низким голосом, в который можно было влюбиться.

– Хорошо. Раздевайся.

La belle Мишель сняла блузку. На ней не было лифчика. Я прижался к ее груди, как будто к груди Жеммы, и на мгновение мне показалось, что я уже не так одинок.

– И тогда, если там построят-таки многоквартирный дом, у твоей матери будет право купить одну из квартир.

– Да, сынок. Это самое лучшее решение.

У меня было такое впечатление, что наступил конец эпохи – та узкая часть воронки, через которую ускользали в небытие пять или шесть поколений семьи Женсана: политики, фабриканты, поэты, любовники, эгоисты, меценаты, которые прожили всю свою жизнь в доме, за которым охотились десятки покупателей, желающих разделить его на квартиры, готовых броситься в атаку, как только банк выставит его на продажу. Этот участок стоил огромных денег. Дом Женсана с садом, роскошное поместье, стоимости которого не хватит даже на то, чтобы оплатить долги Беглеца и потеря которого заставляет нас начать все с нуля и забыть все.

– Все, Мишель, и трусики тоже.

Девушка улыбнулась озорной улыбкой, встала перед Микелем и, сказав: «Раз ты так хочешь», спустила трусики и показала ему гордый член, начинавший понемногу просыпаться.

– Постой! Да как же…

Мишель взяла себя за член и провела им по ногам Микеля, чтобы он покрепче встал.

– Давай же, поиграем.

– Да как… Но ведь я…

– Не говори только, что ты и не заметил…

Постукивание пениса Мишель по ноге Микеля нанесло тяжкий удар его самолюбию. Груди-убежище, улыбка Берты, ямочки на щеках, женственная свежесть духов… Все это разнес в пух и прах этот твердый член, который не собирался сдаваться просто так.

– Одевайся.

– Послушай, красавчик, да какая тебе разница?

– Одевайся.

– Самое главное ведь оторваться по полной, разве не так, дорогуша?

Бархатный голос Мишель звучал теперь глубоким сарказмом, вгрызавшимся в его тщеславие. Двадцать тысяч песет за услуги по полной программе, и сюрприз за двадцать тысяч песет вышел хоть куда. Когда аромат дразнящих духов Мишель исчез за дверью комнаты, Микель почувствовал себя чересчур одиноким. Он почувствовал себя отчаянно одиноким.

– Мишель!

Мишель еще не успела закрыть дверь. Она вернулась, пряча торжествующую улыбку победителя. Она встала перед клиентом, готовясь дать ему почувствовать свою силу. В знак поражения у Микеля дрожала рука, когда он протянул ее в сторону Мишель:

– Дай мне сигаретку, будь добра.