Тень евнуха

– …«И в сумеречном воздухе шептали». Это сонет. А теперь секстина, Наталия. Если я вас не слишком утомил.

– Как вы можете такое говорить? Я в таком восторге! Я прежде никогда не видела настоящего живого поэта. Ах!

– Итак, послушайте секстину…

– Когда мы можем увидеться и поговорить спокойно?

– Никогда. Все уже кончено. Ты все решил за двоих.

– Пилар… Я все хочу тебе объяснить по порядку, как следует, не шепотом.

– Никогда.

– Пилар, любовь моя…

– Моего мужа на следующей неделе не будет дома.

Дело в шляпе. С первого же тайного свидания любовь возродилась с новой силой. В первые дни Пере рассыпался в извинениях и умолял о прощении. В последующие дни – бесконечное молчание и признание того, что да, мне было невозможно не думать о тебе, Пере, о тебе, Пилар. А третья волна свиданий уже несла с собой большее сближение (они целовались, держались за руки, вздыхали и подолгу, очень подолгу молчали). И тогда пришел черед ревности по поводу супругов (я как подумаю, что вы в постели вместе…) и слез Пилар, потому что положение было не из легких. Тогда они решили стать любовниками, и спокойствие снова воцарилось в их душах. Следуя самоубийственной идее, прабабушка Пилар стала вести личный дневник, в котором записывала, Микель, для сведения моего и немногих печальных избранных, подробности этих отношений, благодаря которым ты стоишь сейчас передо мной, с лицом как у вареной рыбы, с раскрытым ртом и с тенью сомнения в сердце.

И дядя Маурисий достал знаменитую тетрадку в черной обложке из-под стула, с некоторым нетерпением, как будто уже давным-давно ждал этой минуты. Он вручил ее Микелю, не прибавив ни слова.

Микель открыл ее на первой странице. Почерк прабабушки Пилар был ровным, мелким, почему-то совсем не женственным. Он был полон энергии, что вовсе не соответствовало смутному образу увядшей женщины, сложившемуся у него по рассказам родных. Он начал читать стоя, а дядя нетерпеливо ждал его реакции.

20 марта 1886 года