Тень Галилеянина

– Этот Иисус – мерзкий совратитель. Он губит молодых людей. Так хорошо звучит: «Счастливы вы, плачущие теперь, потому что вы будете смеяться!» А что выходит на деле? На деле выходит, что родители плачут по своим пропавшим сыновьям. Он обещает, чтовсе изменится. А что благодаря ему меняется? Только распадаются семьи, потому что дети бросают своих родителей.

Фоломей стал защищать сына:

– Разве не лучше, если он ходит с этим Иисусом, вместо того чтобы скрываться в горах? Разве не лучше, если у него появилась новая надежда, а ведь он мог бы потерять разум? И разве не лучше, что он по-прежнему в Галилее – а ведь мог бы отправиться в чужие земли? В любую минуту он может вернуться. Я не перестаю верить в это.

Сусанна была с ним не согласна:

– Почему он не хочет жить с нами?!

Фоломей отвел глаза. Ему не хотелось спорить при постороннем. Но Сусанну было уже не остановить. Вне себя от возмущения, она возвысила голос:

– Когда он был тут,я потребовала от него ответа. Я сказала ему: то, что тыделаешь – безнравственно. Мы с отцом стареем. Мы вырастили вас, детей. А теперь вы бросаете нас в беде. Так знаете, что он мне ответил? Как-то к его учителю пришел человек, который хотел идти с ним, но сначала предать земле своего умершего отца. Иисус же сказал ему: «Предоставь мертвым погребать своих мертвецов!» [104]и потребовал, чтобы тот сей же час пошел с ним. Разве не противно это всему человеческому? Разве родители уже вовсе ничего не значат? Неужели мы, родители, стоим так же мало, как трупы животных, которые человек не должен предавать земле?

На это он привел мне другие слова Иисуса, не менее мерзкие:

«Если кто приходит ко мне и не возненавидит отца своего, и матери, и жены, и детей, и братьев, и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником!» [105]

Что же тогда остается в жизни, если нельзя положиться на своих родных? То, что молодежь бросает нас в беде, – грустно. Но то, что они оправдывают свой поступок такими речами – просто ужасно!

Я спросил:

– Но ведь этот Иисус – из вашей деревни. Его-то родные что говорят о том, чему он учит?

Сусанна рассмеялась:

– Они считают его сумасшедшим! Однажды они хотели насильно привести его домой. Только им не удалось даже близко подойти к нему. Столько народу собралось вокруг него. Тогда они попросили сказать ему: здесь твоя мать и твои братья, они хотят поговорить с тобой. Знаешь, что он ответил? Он спросил: «Кто мать моя и братья мои?». Потом показал на людей кругом себя и сказал: «Кто будет исполнять волю Божию, тот мне брат, и сестра, и мать!». [106]

Сусанна заплакала. Фоломей обнял ее и нежно погладил по волосам. И у него на ресницах тоже блестели слезы.

Между тем Тимон и Малх закончили укладывать оливки и делали мне знаки, что пора ехать. Еще до захода солнца мы собирались быть в Сепфорисе. Так что на этом нам пришлось распроститься.

Честное слово, этот Иисус – довольно неприятная личность! Что-то в нем заставило меня вспомнить о ессеях. Как и там, налицо пугающая власть над молодыми людьми, решительный разрыв с прочим миром, презрение к богатству! Как и там, надежда на великий грядущий переворот! И в то же время у них было одно важное различие: за Иисусом не стояло никакой организованной общины с неизвестно где спрятанными сокровищами! Он не обещал ни крыши над головой, ни безопасности. Он вообще ничего не обещал. И он не уводил в пустыню, а ходил по деревням. Излюбленными его местами, по словам этих людей, были окрестности Геннисаретского озера, между Капернаумом и Вифсаидой. Случись мне как-нибудь встретить его, Сусанна на прощание попросила меня передать от них привет Варфоломею.

Представлял ли Иисус угрозу для государства или нет, пока я не мог сказать. Но вот для семей в Назарете – да, безусловно, представлял. Мне на память пришло одно из пророчеств о последних временах: «Ибо сын позорит отца, дочь восстает против матери, невестка – против свекрови своей; враги человеку домашние его». [107]Неужели этим словам о семьях суждено теперь сбыться?

* * *