Тень гоблина

«Что это он так испугался? — исподтишка взглянув на соседа, подумал Скураш и представился.

— А, так вы из администрации президента? — со вздохом облегчения произнес бывший. — А то я уже струхнул, думаю, вдруг с каким-нибудь вурдалаком пьянствую. Давайте-ка закусывайте, жена утром испекла. Пирожки наши, сибирские, здесь вот разные — и с капусткой, и с мяском, и с картошечкой. Берите, не стесняйтесь.

Выпили еще, пожевали пирогов. Малюта нутром чуял, что человек хочет выговориться, выплеснуть наружу что-то важное, что его точит, гнетет и, похоже, уже долгое время вертится на языке.

— Вы меня простите великодушно, а можно полюбопытствовать ваше удостоверение? — по-детски конфузясь, спросил финансист…

— Пожалуйста, — Малюта достал корочку, — а то вдруг вы не то что с вурдалаком, а кем и порогатее соседствуете.

— Так вы что же, из органов? — не то с разочарованием, не то с уважением, произнес Шалейко, — возвращая книжечку и конфузясь еще пуще прежнего.

— Нет, Андрей Михайлович, к органам я, к счастью, не имею никакого отношения. Служу исключительно государству и его народу, в этом вы мне можете абсолютно верить.

— Хорошо, хорошо. Тогда давайте выпьем! — он наскоро чокнулся и опрокинул только что принесенный бортпроводницей коньяк. — Понимаете, одним словом, здесь у нас в крае такое творится! — он опасливо посмотрел по сторонам и перешел на шепот. — Это хорошо, что вы не из органов, я их побаиваюсь, это генетическое, когда с детства растешь среди лагерей, то весь мир представляется, знаете ли, этаким огромным концлагерем, где всем заправляют всесильные органы. Я отчетливо помню, когда отец в пятьдесят втором первый раз привез меня, пацана желторотого, в Есейск, знаете, что больше всего меня поразило в большом городе? Нет, не высокие дома, хотя у нас в Решотах выше, чем два этажа, бараков не строили, не машины и трамваи, даже не красивые игрушки в магазинах! Нет, меня поразило совершенно другое, как это столько людей могут ходить без конвоя, без овчарок и не строем! Представляете? Так какие уж тут любовь и уважение к чекистам? Да ладно. Сейчас меня совсем другое мучает. У нас в крае, не берусь точно сказать, кто, но кто-то взрастил монстра и выпустил его на свободу…

— Кого? — искренне удивился Малюта. — Какого монстра?

— Самого настоящего, щупленького такого, невзрачненького. Вы думаете, это Плавский на выборах победил? Как бы не так, почтеннейший Малюта Максимович, это Монстр слопал Беззубова со всей его свитой.

— Андрей Михайлович, да какие монстры! Вы, верно, просто переутомились. Вчера с горя лишку хватили, да утром на старые дрожжи добавили. Успокойтесь, такое иногда бывает. Давайте еще по маленькой да поспим немного, что ли, — теряя к собеседнику интерес, произнес Малюта и махнул рукой проходящей мимо стюардессе. — Еще по сто коньячку, пожалуйста.

— Да не пьяный я, — поморщился Шалейко, — и, уж поверьте, не сумасшедший. Вам фамилия Драков что-нибудь говорит? Спортсмен он, знаете ли… Ага, смотрю, и вы в лице переменились. Так вот слушайте…

На болотистой границе сибирских степей и таежного кряжа уныло примостился небольшой уездный городок. Дома, хилые палисады, чахлые огороды, сколиозные деревья, да и сами люди — всё было серым и невзрачным, как затертые кадры черно-белого послевоенного кино. Взрослый люд городка изо дня в день копошился в огромном котловане, отвалы которого белесыми горами вздымались прямо за крайними огородами. Город, как тысячерукий крот, выворачивал из земных недр ценнейшую руду, из которой добывался самый стратегический в стране металл. Начальство и медики в один голос убеждали всех, что руда, практически, нерадиоактивна, но мужики в городе чахли, не успев состариться и уже после сорока начиная с тоской поглядывать на безлесое кладбище, растопырившее кресты вдоль московского тракта. Сами жители неприглядность своей жизни как-то не замечали и были по-своему счастливы.