Тень и Коготь

Она улыбнулась, и я почувствовал себя совсем как тогда, в Атриуме Времени, только-только войдя в теплую комнату с чашкой чаю и печеньем. Рот ее был широк, а зубы – узки и очень белы; ее глаза, глубокие, точно резервуар под сводом Колокольной Башни, заблестели.

– Извини, – сказал я. – Я не расслышал тебя.

Вновь улыбнувшись, она склонила набок прекрасную головку.

– Я хотела сказать, как рада видеть твое лицо, и спросила, буду ли и впредь иметь удовольствие принимать еду от тебя. Кстати, что это?

– Я здесь только сегодня, потому что Дротт занят.

Затем я хотел восстановить в памяти, что было на ее подносе (она поставила его на столик, так что сквозь решетку не разглядеть), но не смог, хоть напряг мозг до предела, и наконец неуверенно сказал:

– Наверное, тебе лучше съесть ужин. Я думаю, если ты попросишь Дротта, то сможешь получить что-нибудь получше.

– Люди всегда осыпали комплиментами мою стройную фигуру, но, поверь, я ем, словно дикий волк! Съем и это!

Взяв со столика поднос, она повернулась ко мне, точно поняла, что без посторонней помощи мне не разгадать тайны его содержимого.

– Вот это, зеленое, – лук-порей, шатлена, – сказал я. – Коричневые зернышки – чечевица. И хлеб.

– Шатлена? Зачем эти формальности, ведь ты – мой тюремщик и можешь называть меня как захочешь.

Теперь ее глубокие глаза просто лучились весельем.

– У меня нет желания оскорбить тебя, – сказал я. – Ты предпочитаешь, чтобы я называл тебя по-другому?

– Зови меня Теклой – это мое имя. Титулы – для формального общения, имена – для неформального; наша встреча – как раз из неформальных… Хотя, когда придет время моей казни, все формальности будут соблюдены?

– Да, с экзультантами, как правило, поступают именно так.

– Тогда, надо думать, будет присутствовать экзарх – если только вы впустите его сюда – в пурпурной мантии. И еще некоторые – возможно, войт Эгино… Это на самом деле хлеб?

Она ткнула в кусок пальчиком – таким белым, что мне показалось, будто хлеб может испачкать его.

– Да, – ответил я. – Шатлене, конечно же, приходилось есть хлеб и раньше, не правда ли?

– Но не такой. – Взяв тонкий ломтик, она откусила немного. – Хотя и этот неплох. Ты говоришь, мне могут принести еду получше, если я попрошу?

– Думаю, да, шатлена.

– Текла. Я просила книги – два дня назад, когда меня привезли. Но не получила их.

– Они здесь, – сказал я. – Со мной.

Сбегав к Дроттову столу, я принес книги и просунул в кормушку самую маленькую.

– О, чудесно! А остальные?

– Еще три.

Книга в коричневом переплете тоже прошла сквозь кормушку. Но две другие – зеленая и фолио с гербом на обложке – оказались слишком широки.

– Позже Дротт откроет дверь и передаст их тебе, – сказал я тогда.

– А ты не можешь? Так ужасно – видеть их сквозь эту штуку и не иметь возможности даже дотронуться…

– Вообще-то мне не положено даже кормить тебя. Этим надлежит заниматься Дротту.

– Но все же ты передал мне еду. И, кроме того, это ты принес книги. Разве тебе не полагалось вручить их мне?

Я смог лишь неуверенно возразить, потому что, в принципе, она была права. Правила, запрещающие ученикам работать в темницах, направлены на предотвращение побегов; но ведь этой хрупкой, несмотря на высокий рост, женщине нипочем не одолеть меня, и, таким образом, беспрепятственно выйти наружу она не сможет. Я пошел к камере, где Дротт все еще приводил в чувство клиентку, пытавшуюся покончить с собой, и принес ключи.

Оказавшись в камере Теклы и закрыв за собой дверь, я обнаружил, что не в силах вымолвить ни слова. Я пристроил книги на столике, где из-за подсвечника, подноса и графина с водой почти не оставалось места, и остановился в ожидании. Я знал, что должен идти, но не мог сделать этого.

– Может быть, сядешь?

Я присел на кровать, предоставив ей стул.

– Будь мы в моих покоях в Обители Абсолюта, я смогла бы предложить тебе куда больший уют. К несчастью, в то время тебя туда не вызывали.

Я покачал головой.

– Сейчас мне нечем угостить тебя, кроме этого. Тебе нравится чечевица?

– Я не стану есть этого, шатлена. Скоро время моего ужина, а здесь вряд ли достаточно и для тебя одной.

– Действительно… – Взяв с подноса перышко лука, она, будто не совсем понимая, что с ним делать, проглотила его, как ярмарочный фигляр глотает гадюку. – А что дадут на ужин тебе?

– Лук-порей с чечевицей, хлеб и баранину.

– Ах, вот в чем разница – палачи получают еще и баранину… Как же тебя зовут, мастер палач?

– Севериан. Но это не поможет, шатлена. Не будет никакой разницы.

– В чем? – улыбнулась она.

– Ну… если ты подружишься со мной. Я не могу выпустить тебя на свободу. И не стал бы делать этого, даже если бы ты была моим единственным во всем мире другом.

– Но я и не думала, что это в твоих возможностях, Севериан.

– Тогда зачем же беседами со мной утруждаться?

Она вздохнула, и радость исчезла с ее лица – так солнечный свет покидает камень, на котором пристроился погреться нищий.