Тень императора

— Старик, его постоянно грузят такими предложениями, каких ты никогда и не сделаешь, и не получишь. Таких людей не отпускают, даже если они очень хотят на пенсию. Ему предлагают златые горы, а он отказывается. И заметь, без всяких обид и последствий.

Феликс Александрович Дружников оказался крепким стариком чуть выше среднего роста. Собственно, его и стариком-то называть было бы неточно. Скорее, мужчина неуловимо старше средних лет. Не считать же годы мужику! Из прихожей сразу прошли в кабинет, расселись. Начал Дружников:

— Степаненко мне звонил, рассказал о вас, его рекомендация, конечно, дорогого стоит, но сути я не уловил. Мне даже показалось, что он и сам не понял, чего вы хотите. Вы могли бы сейчас поставить вопрос прямо, без уверток?

И он замолчал, занявшись раскуриванием трубки. Корсаков, помня о вчерашнем разговоре, внес некоторые изменения в свой монолог, старался говорить кратко и закончил свой монолог так:

— В общем, кратко говоря, я хотел бы понять, почему в советское время об этом убийстве так молчали? Почему его так скрывали?

Дружников внимательно посмотрел на него, положил трубку в пепельницу и широким жестом отодвинул ее в сторону, будто давая понять: сейчас предлагаю всерьез!

— Знаете, — сказал он, — этот вопрос можно считать и наивным, и очень серьезным, я бы сказал, глубинным, сущностным! Рассуждать — ваше дело, а я выскажу свое мнение. О событиях лета восемнадцатого года в Екатеринбурге долгое время у нас не говорили, потому что и дело-то само загадочное, какое-то киношное, что ли…

— А точнее? — спросил Корсаков.

Дружников усмехнулся:

— Я ведь вас не перебивал. Но нетерпение ваше понимаю, и на вопрос отвечу, но с условием…

— Молчу, молчу, — согласился Корсаков.

— Об этих событиях мало говорили потому, что так было удобнее всем, а удобно было потому, что никто не мог сказать точно, кто и какие распоряжения отдавал, кто и как их исполнял, и никто не хотел навлекать на себя излишнее внимание, пытаясь во всем этом разобраться. Сам факт расстрела Романовых, например, был сформирован много лет спустя через воспоминания старого и больного человека, который, как выяснилось позже, якобы рассказал их известному историку. А уж как один рассказывал, а другой этот рассказ воспринял и понял — дело совсем другое. — Дружников обреченно развел руками. — А расстрел событие не рядовое, признавая этот факт, надо его каким-то образом объяснить, а точнее, оправдать, вплести, так сказать, в полотно истории…

— Но ведь и в истории Англии, и в истории Франции такое было! — не удержавшись, перебил Корсаков. — И никто особенно-то эти страны не обвиняет.

— У России в этом смысле — свой путь, своя судьба, — усмехнулся Дружников. — Был такой анекдот в советское время: «При капитализме — эксплуатация человека человеком, а при социализме — наоборот».

— Это как «наоборот»? — спросил после крохотной паузы Корсаков. — Как понимать?