Тень императора

— Чем это ты занимаешься, Андрей Петрович? — спросил директор, видимо собравшийся уже уходить. — Смотрю: свет у тебя из-под двери. Да какой! Постучал — свет погас. Сварку, что ли, ведешь, как в колдовской роще?

Озеров еще больше смутился.

— Лампочку пробую, — соврал он, — тетрадки классные надо проверить.

— Так иди ко мне в кабинет — я ухожу. А сюда… — он поморщился, оглядев неуютный озеровский интерьер, — кресло, что ли, возьми из приемной. Все уютней будет.

Он ушел, оставив Озерова в состоянии полной растерянности: чудо чудом, а он фактически украл жемчуг. Совсем как тот идиот, проходивший сквозь стены в немецком фильме. Но разве Озеров прошел только сквозь стены? Он, не двигаясь с места, прошел сквозь тысячи километров пространства. У него противно задрожали колени: кажется, он забыл улицу, где находилась эта витрина.

Как он увидел ее? Сперва попал на Пикадилли, потом свернул куда-то, потом… Он снова и снова повторял тот же путь, заглядывал в окна всех больших магазинов, но знакомой витрины не находил. Тщетно взывал он к своему джинну: либо тот не понимал его, либо не мог помочь. Браслет не умел самостоятельно мыслить, он только вел по требуемому пути, а цели найти не мог. Он, например, не мог показать ювелирный магазин, он только показывал улицы, причем Озеров выбирал их сам наугад и случайно и сам же искал на них потерянную витрину.

Наконец он устал. Это овеществление мысли утомляло, как трудная партия в шахматы. Ну что ж, сейчас он получил мат, когда-нибудь отыграется, найдет эту проклятую ювелирную выставку, откроет «дверь». Ему вдруг опять захотелось открыть эту соблазнительную дверь в пространстве. Он вспомнил о своей московской комнате, овеществил воспоминание, подождал, пока синеватая каемка станет оранжевой, и осторожно тронул ногой московский паркет. Теперь он был буквально одной ногой в Подмосковье, другой — за сорок километров, в Москве. Он тяжело вздохнул, как перед прыжком через пропасть, и решительно шагнул в Москву. Теперь он был в московской квартире; школьное окружение исчезло.

— Как же вы попали сюда? — удивилась соседка, приоткрыв дверь. — Слышу: кто-то шагает в комнате. Смотрю — вы! А ведь я все время внизу стояла. По воздуху, что ли?

— В окно, — засмеялся Озеров.

«Дверь в пространстве следует открывать обдуманно и осторожно, а то люди шарахаться будут», — подумал он и еще раз пожалел, что никому до сих пор не рассказал о браслете. Добрый совет друга — вот что ему сейчас особенно требовалось. Он мысленно перебрал всех своих знакомых и вспомнил о Хмелике. С Хмеликом он познакомился и даже подружился во время пароходной поездки по Волге два года назад. Хмелик был физиком, кибернетиком или кем-то в этом роде, что-то читал на физфаке, о чем-то писал в научных журналах. Озерова он звал стариком и полиглотом, иногда консультировал с ним переводы с английского каких-то специальных, и подчас непереводимых для Озерова текстов, но разные профессии, разный круг знакомств, интересов и обязанностей не привлекали их друг к ДРУГУ) хотя жили они в одном доме и даже на одном этаже. Встречались редко и случайно, но при встречах всегда улыбались, закуривали и обменивались репликами, вроде: «Ну как, старик?», «Ты где, все там же?», «За кого болеешь? За „Торпедо» по-прежнему?», «А когда в отпуск, летом?»

Озеров подкрутил браслет, мысленно позвав Хмелика. Ничего не возникло. Он представил себе, как выглядел в последнюю встречу Хмелик. Тот не появился ни лично, ни на фотографии. Браслет сам не мог отыскать Хмелика; надо было помочь ему. «А если сквозь стены, мы же на одном этаже!» — подумал Озеров, и перед ним тотчас же повисла в воздухе обстановка соседней квартиры. Тучный доктор-ушник, лежа на диване, читал газету. «Дальше!»— мысленно приказал Озеров, и невидимый объектив телевизора ринулся дальше по этажу. Еще одна квартира, другая, третья… «Хмелик же с краю в этом крыле», — вспомнил Озеров и увидел невысокий полированный стол и за ним Хмелика в пижаме, что-то смущенно рисующего. Валя, его жена, с круто взбитой прической и очень сердитым лицом, стояла рядом. Зрелище стало более отчетливым, и Озеров услышал конец ее реплики:

— …а где взять?

— До четверга не могу, — сказал, не подымая глаз, Хмелик, — ты же знаешь, у нас зарплата пятого и двадцатого.

— А ты думал об этом, когда давал деньги Сидоркину?

— Честно говоря, эта мысль меня не озарила.

— А что озарило?

— Сочувствие. У Сидоркина, между прочим, вытащили бумажник в метро. Ни гроша не осталось. Нуль в кубе.

— И у нас нуль в кубе.

— Может, продать что-нибудь? Мои часы, скажем.

— Покупают только золотые.

— Значит, элементарное уравнение с одним неизвестным: где взять золото?

— Вот и реши.

— Я не Мидас.

Тут Озеров сократил поле зрения до размеров хмеликовского стола, приблизил его, повернул браслет так, что синяя ленточка стала оранжевой, и легонько бросил на стол злополучную нитку жемчуга. При этом не отключился мысленно, он только подождал, пока оранжевый контур «окна» не стал вновь синим, и продолжал слушать. Валя первая заметила жемчуг.