Тень Императора (СИ)

- Зря, ох зря Эврих с ней связался! Чует мое сердце - не выйдет из этого ничего хорошего, - проворчал Тартунг, вновь припомнив давнюю свою встречу со львом, и, велев не промолвившей за все утро ни единого слова рабыне не отставать, двинулся к Озерной крепости.

"Всемерного удивления достойно, коли говорящий на едином языке и ведущий схожий образ жизни народ на отдельные племена распадается на том токмо основании, что часть оного признает необходимость обрезания юношей, а иные потребность сего деяния отрицают. Трудно поверить, однако различия в укладке волос, форме копий и идолов способны отвращать друг от друга людей и приводить к кровавым усобицам тех, кому самими Богами уготовано жить в миру и согласии. Истинная причина разобщенности здешних скотоводов-ранталуков видится мне, впрочем, не столько в вышеперечисленном, сколько в алчности и властолюбии вождей, старейшин и колдунов, для коих похищение женщин, угон скота и вражда с соседями есть питающая почва, ибо в мирной, со смыслом обустроенной жизни нужда в сих людях у соплеменников либо вовсе отпадет, либо весьма невелика станется..."

Перо царапнуло о шероховатость бумажного листа, мелкие чернильные брызги разлетелись в разные стороны, и Эврих оторвался от рукописи. Распрямил затекшую спину, пошевелил онемевшими пальцами, устремив взор в пламя костра, и решил, что мысль обзавестись собственным шатром посетила его очень своевременно. Посидеть вечером в тишине и одиночестве у догорающего костра необходимо иногда каждому человеку. А тому, кто ещё и путевые заметки ведет, в особенности.

Тишина, так же как и одиночество, были, естественно, относительными. Огромный лагерь кочевников продолжал гудеть, словно потревоженный улей, несмотря на то что солнце давно зашло, а присутствие сидящих подле огня Тартунга и Афарги аррант продолжал ощущать, даже погрузясь в описание обитавших в здешних землях людей. Парень, занятый починкой седла для приобретенного давеча ослика, кидал время от времени на Эвриха хмурые взгляды, свидетельствующие о том, что он решительно не понимает, чего ради надобно портить зрение и изводить дорогущую бумагу, записывая на неё глупые обычаи собравшихся на Торжище скотоводов. Тартунг вообще редко бывал чем-нибудь доволен, а умопомрачительная расточительность арранта прямо-таки выводила его из себя, и потому нынче он был особенно не в духе. Покупка добротного кожаного шатра и двух ослов - одного для Афарги, второго для перевозки этого самого шатра - была, на его взгляд, непростительным мотовством. Ну где, спрашивается, видано, чтобы нарочно для рабыни покупали осла? Уж если Эвриху вздумалось завести никчемушную девку и столь же никчемушный шатер, так и заставил бы её шатер этот нести заместо осла. В этом хоть какой-то смысл бы имелся! А иначе только деньгам перевод получается...

Значительно труднее было арранту постичь, о чем думает выигранная им три дня назад девица, сосредоточенно перешивавшая одно из купленных для неё одеяний. Говорила она мало, взирала по сторонам если не испуганно, то безучастно и, похоже, в самом деле была не в своем уме. То есть пила-ела самостоятельно и, слава Создателю, под себя во сне не мочилась, однако мыслей и чувств в её взгляде было не больше, чем у вечно жующих свою бесконечную жвачку буйволов, и Эврих уже каялся, что сел ради неё за игорный стол. Мало того что после той игры все кому не лень пальцем ему вслед тычут и шепчут: "Колдун, колдун!" - так ещё и с шатром, и с ослами морока. Верно, прав был Тартунг, уговаривая его не лезть не в свое дело. Ну да теперь-то уж ничего не исправишь, раньше надо было о последствиях думать.

Эврих вздохнул и вновь взялся за перо. "Должно, однако, отметить, что многие живущие в Красной степи и окрест её племена ничуть друг с другом не схожи ни во внешности своей, ни обычаями, чтимыми оными паче писаных законов, каковые отродясь им неведомы. Взять хоть, к примеру, ту же укладку волос и головные уборы. Ежели воины айоги и ранталуки следят за волосами своими с великим тщанием и создают из них предив-ные сооружения на головах своих, то сакхи ничуть не похоже себя ведут. Поверх буйных волос налепляют они шапочки из глины, разрисованные красной и синей красками и увенчанные цветными перьями, у лесных людей наменянными. Сии шапочки они многими седмицами носят, до четверти, а то и полугода, покамест глина, их образующая, трещинами не покроется и сыпаться с голов не начнет.

Женщины же местные, будучи не вправе украшать себя волосами, пускаются на иные ухищрения. Айоги носы костяными палочками протыкают и зубы смолой чернят. Замужние мемфиски по две дюжины обручей медных на шеях носят, подбородок подпирающих, отчего шеи их дюже долгими становятся. Ранталуковы невесты наносят на щеки себе в день свадьбы раны и шрамами от оных всю жизнь гордятся. Особливо ж разнятся меж собою свадебные церемонии и установления, о коих надлежит поведать отдельно.