Тень империи

Когда османское войско было на половине пути, на переправе, я скомандовал выстрелить из пушек. В ту же секунду раздались два мощных хлопка, а ядра, со свистом пролетев над укреплёнными позициями, влетели в чёрную гладь воды, поднимая столбы брызг.

Новоиспечённые пушкари сразу приступили к перезарядке орудий, наводя их уже по правильному курсу.

Османы же, которые гнали своих коней в галоп, радостно орали такой косой стрельбе и мчались по указанному им курсу прямо в мою ловушку.

И вот когда первые ряды вражеских отрядов очутились на нашем берегу, пушкари выстрелили второй раз, и оба ядра с шипящим свистом влетели точной наводкой в их строй, снося всадников и коней, устремляясь дальше собирая жуткую кровавую жатву.

От такого точного прицельного удара, все кого миновали ядра, ещё сильней поскакали вперёд, и в кромешной тьме, перепрыгивая полуметровые насыпи, образовывая давку, а пушкари выстрелили вновь, вот только одна пушка смогла послать снаряд во вражескую конницу, а вторая, раскалываясь надвое, окатила взрывной волной четырех солдат, откидывая их от себя.

— Пли! — Заорал я, солдатам давая команду.

В ту же секунду под крики османских воинов и ржание коней, раздались десятки выстрелов, а мои солдаты, кидая ружья, хватили новые с земли и вновь стреляли по приближающемуся врагу из-за укрепительных оборонных позиций.

Но, несмотря на все наши атаки, конница врагов неслась словно лавина, втаптывая копытами своих скакунов в землю тела своих сослуживцев и их коней, начиная стрелять из ружей прямо на скаку, стараясь при этом, рассредоточится живым ковром по местности, которая вела к защитникам Малиновского острога.

Очередной оружейный залп моих людей, и я сложив печати, вспыхнул словно живой факел, взмывая звездой вверх, после чего обрушил себя прямо в центр подступающего отряда, снося всех в радиусе десятка метров с ног, образовывая просто огненный ад, который сжигал и людей и лошадей. Из пламени, которого вырывались огненные змеи и устремлялись к врагу.

В это же время последние ряды османского лёгкого батальона перебрались на берег, а основания моста сотрясли два сильных взрыва, обрубая путь к отступлению.

В бушующем пламени, от которого стало светло как днём, я, выхватив саблю, складывая одной рукой печати, техник связанных с оружием, выпустил из левой ладони яркую сигнальную вспышку, отражая при этом вражеские атаки офицеров османского воинства.

Огненный сигнал же взметнувшись над полем боя, озарил небо искрами, и в это время справа и слева от места сражения из скрытых в темноте окопов появились отблески ружей, которые не заставили врага ждать.

Залпы сотрясали берег Дуная, кося вражеских солдат с двух сторон острым свинцом, не щадя никого в этой адской мясорубке.

Вражеская конница, взятая нами в кольцо, металась в разные стороны и валилась замертво от сотен выстрелов из темноты озаряемые чуть видными бликами, а я, вырвавшись из эпицентра этого кровавого ужаса, словно обезумевший демон скользил от тени к тени. Дабы появится рядом с очередным вражеским офицером, и отдать его в руки костлявой с косой.

Но многие враги всё же смогли вырваться из кольца, и тогда с криками и рычанием из окопов на них рванули солдаты моего батальона, вступая в рукопашную схватку с теми остатками некогда большого батальона.

Гарь и порох накрыл берег Дуная, перемешиваясь с кровью врагов и своих, под предсмертное ржание коней и стоны отчаяния и боли людей. Никто не смог уйти на ту сторону реки. Мой капкан был захлопнут и крепко впился в плоть врага, навеки оставляя его в этом месте.

Весь в крови, я попирал сапогом, поставив его на грудь османского офицера, чьё лицо кривилось в страхе и гневе, а глаза то и дело смотрели, то на острие сабли у его шеи, то на моё лицо.

Шипя словно змея, он извергал десятки проклятий на оттоманском языке. От чего первую минуту я вообще ничего не мог понять и разобрать. Благо мои знания турецкого языка и память об османах Александра, соединившись вместе, дали мне понимания какие земные и небесные кары меня ждут в будущем.

После очередной тирады, что небеса покарают меня и всю мою семью, послав доблестных воинов вырезать весь мой род, я слегка склонился над поверженным врагом, ткнув его остриём сабли под кадык, и произнёс на его родном наречии:

— Ты храбр, потому что думаешь, что ты старший офицер, которого возьмут в плен. Этого не будет. Свои проклятия ты поведаешь лично творцу осман, после того как расскажешь мне всё что я захочу узнать.

Глаза поверженного и взятого живым вражеского офицера округлились, а очередное проклятие застряло комом в горле, когда он услышал из моих уст родное наречие.

Я же криво оскалился, и посмотрел в его глаза, складывая печать разума.

Глава 4 Псы войны, или грязь и блеск

Луна вышла из-за туч, освещая Малиновский острог, над которым уже не были слышны крики и стоны.

Мой слегка поредевший взвод, ещё не до конца отойдя от скоротечного сражения с превосходящим нас численностью батальоном османской армии, готовился к ночному броску к Измайловской заставе.