Тень ингениума

Когда она закончила, я уже не мог стоять, упал прямо в снег, чувствуя, как он обжигает мне руки и лицо. Боль в спине была ничто по сравнению с тем, как пульсировало режущими ударами под ребром. Не надо быть гением, чтобы понимать: Маклиди достал меня, и кровь, текущая из раны, пропитывая рубашку, просто нестерпимо горячая.

– Сейчас… – Мюр стояла согнувшись, уперев ладони в бедра и пытаясь отдышаться. – Сейчас передохну… и снова прыгнем.

– О черт! – сказал я с тоской.

Она не удержалась, опустилась на колени, да так и осталась, а воздух со свистом выходил и входил в ее легкие.

– Мы слишком близко… – Девчонка потрясла головой, словно прогоняя туман перед глазами. – Надо уйти дальше.

Я с трудом встал, что есть сил локтем прижимая пальто к ране, хоть как-то стараясь остановить кровотечение и чувствуя, что на спине тоже горячо – пуля прошла навылет. Доковыляв до Мюр, опустился в снег, подпер плечом, не давая ей возможности завалиться на бок.

Мы молчали с минуту, стараясь удержаться в нашем мире.

– У меня есть вера, – сказала она.

– Вера? – не понял я.

– В тебя. Артур говорил, что удача проходит через минное поле, а вера… вера перепрыгивает через него точно задорная девчонка. Я уверена… ты перепрыгнешь так далеко, как не прыгаю даже я. Ты знаешь, что… произошло. Знаешь причины всего случившегося… и желания Уитфорда. Он ничуть не лучше Мергена. Ты прав. Исправь, что я сделала. Если сможешь. Мой город достоин лучшего… правителя. Чем он. Чем я…

Кровь текла у нее изо рта по подбородку сплошным потоком, так что она не все слова смогла четко проговорить и начала захлебываться ею. Я приобнял девушку:

– Об этом можешь даже не волноваться.

Ее дыхание прерывалось все чаще, вдохи становились реже. Потом она просто затихла, уронив голову мне на плечо, а кровь все еще продолжала течь из пробитых легких, смешиваясь с моей.

Глава шестнадцатая ТЕНЬ ИНГЕНИУМА

Вода наконец-то устала и начала снимать осаду с Риерты, медленно отступая к своим более привычным границам, отпуская из ледяных объятий улицы, площади, отходя от мостовых, открывая землю, тротуары, трамвайные рельсы и туннели.

Снег давно растаял, стало тепло, апрель подходил к концу, птицы возвращались в город, окрестные острова, острый гребень Плавника и болотистые мели: дрозды, зарянки, гуси, утки, горихвостки, журавли, дупеля, кулики, вальдшнепы, бекасы и многие другие заселяли все больше берегов. Весна разлилась в воздухе тягучей карамелью, и солнце, наконец-то избавившись от долгого сезона туманов, прогревало всех, кто оказывался под его лучами, щедро делясь своим теплом с каждым.

Мой новый дом располагался на одном из безымянных клочков суши, среди тысяч точно таких же, разбросанных по бесконечному мелководью, на сотни миль раскинувшемуся восточнее Риерты. Дикий край, совершенно безлюдный и пустой, мир, каким, вполне возможно, он являлся на заре появления человечества. Единственным признаком внешней цивилизации в этой обители уже пробудившихся лягушек были дирижабли, которые порой появлялись на горизонте, приплывая вместе с облаками со стороны Тиветского моря, наконец-то успокоившегося после долгих зимних штормов.

Я же жил так далеко от благ прогресса, что порой ловил себя на мысли, что здесь, среди влажных бесформенных скал, бесконечных чаячьих гнезд, обширных зарослей волнующегося на ветру тростника и острой осоки, низкого колючего кустарника и затопленных лугов, где в достатке встречались проворные гадюки и травяные крысы, я словно застрял в безвременье.

Каждый день походил на предыдущий и говорил мне, каким станет следующий. Я терпел их как досадную необходимость, неделя за неделей, ожидая, когда наконец вернусь в форму, и лихорадка, поселившаяся где-то в моих костях и навещавшая меня каждую ночь, закончится.

Я делал все, чтобы восстановиться после ранения. Выполнял назначения моих «докторов», ел, старался двигаться. Мне повезло, что Вороненок и Желтая Черепаха знали о ранах куда больше, чем профессора медицинских университетов. Пуля хорошо перепахала мне потроха, я потерял много крови, но братцы не пустили меня в долины предков или в ад, это уж кому как удобнее считать.

Я смог выкарабкаться сперва из агонии, затем из недельного бреда и долгого лежания на мокрых от пота одеялах, а после медленно, слишком медленно, возвращался к выздоровлению. На пятьдесят седьмой день наконец-то сняли швы, и во мне больше не было дырки, через которую можно было бы свистеть, расположившись в правильном направлении к дующему ветру.

Но порой внутри внезапно постреливало и приходилось быть довольно избирательным в еде. Так что стоит поблагодарить старину Кроуфорда, что он не ленится кормить меня собственноручно сваренной ухой.