Тень Инквизитора

— Не надо благотворительности, — поморщился Сантьяга.

— Лечить надо меня, — подал голос Ортега, которого расстроенные «ласвегасы» пытались выпутать из сервера.

— Вы ранены?

— У меня срезало половину пятки и шесть фаланг на пальцах, — доложил о повреждениях помощник комиссара. К тому же разнесенный сервер как следует приложил его током, но мужественный Ортега не стал упоминать о такой мелочи. — А еще я порвал ботинки.

— Темный Двор оплатит вам приобретение новой обуви, — решил Сантьяга. — Остальное отрастите сами.

Тем временем Бога выбрался из паркета и бочком, пока разоренные аналитики не предложили ему починить пол, потянулся к дверям.

Комиссар покосился на часы.

— Господа, я направляюсь в ЦКБ. Вызовите туда бригаду Службы утилизации. Срочно.

Приходилось быть осторожным: сканирование легко засечь, легко почувствовать, поэтому карлик едва касался помещений ЦКБ. Вот Борман оказался внутри, портал закрылся, тут же открылись два портала, судя по всему — навские, затем мощный всплеск «Рева Левиафана» — глупый чел наконец активизировал артефакт. Помехи, наведенные «Ревом», временно закрыли картину, но обратные порталы Hyp заметил. Подождал немного и понял, что теперь корпус полностью закрыт. Черный туман навской энергии надежно заблокировал доступ внутрь. Конечно, прорваться через него можно, но карлик понимал, что где-то в глубине тьмы выжидают операторы Сантьяги. Как их там… «ласвегасы», готовые зафиксировать попытку слежения и вычислить его источник. А встреча с гарками в планы карлика пока не входила.

Он прекратил сканирование и потер глаза. Получилось или нет? Обратные порталы возникли до того, как поле достигло максимума, но кто успел смыться? Только гарки? Или темные утащили старика? Как бы там ни было, неприятности с Забытой пустынью им обеспечены: монахи не простят магической атаки на патриарха и потребуют объяснений, кризис еще больше углубится, а это как раз то, что надо Глебу. Чем больше разборок в стане врага, тем проще Курии взять власть.

А старика можно будет угробить и в другой раз.

* * *

Клиника профессора Талдомского.

Москва, улица Малая Пироговская,

21 сентября, воскресенье, 10:11.

— Поймите правильно: эти игрушки ничего для меня не значат. — Профессор Талдомский, невысокий, плотный, с быстрыми живыми глазами, покосился на предъявленные Артемом и Яной жетоны сотрудников ФСБ. — Есть такое понятие: врачебная тайна, и ни один суд не может заставить меня открыть ее. Тем более ваши документы.

Клиника профессора занимала уютный особнячок и совсем не походила на сумасшедший дом. Совсем не походила. Наведя справки, наемники узнали, что клиентами Талдомского были исключительно обеспеченные люди: бизнесмены, заработавшие нервные срывы, их депрессивные жены и тому подобные челы. Проблемы с психикой случаются у всех, но мало кто любит о них распространяться. Профессор обеспечивал стопроцентную конфиденциальность и качественное лечение, вращался среди тех, кому оказывал услуги, а потому чувствовал себя защищенным от любопытства «сотрудников ФСБ».

— Мы понимаем, что такое врачебная тайна, — кивнул Артем. — Но надеялись, что столь давний случай вряд ли попадает под ее действие.

В принципе, Яна могла извлечь из головы Талдомского нужную информацию и без его согласия, но наемники считали, что прибегать к магии имеет смысл только в крайнем случае.

— Да… случай давний. — Профессор почесал нос. — Мария Сухорукова. Как же, помню… Конец семидесятых, если не ошибаюсь. Нет! Абсолютно точно: или семьдесят четвертый или семьдесят пятый год.

— Вот видите, — улыбнулась Яна. — Случай очень давний. Все родственники госпожи Сухоруковой уже умерли…

— И Глеб?

— Вы его знали?

— Конечно. — Талдомский поудобнее устроился в кресле. — С генералом Сухоруковым, мужем Марии, мы были знакомы поверхностно: пару раз встречались на юбилеях. Но когда с Марией случилась беда, мы стали общаться довольно тесно. И несколько раз он приезжал ко мне вместе с сыном.

— Глеб разбился в начале девяностых, неудачный прыжок с парашютом.

— Жаль… действительно жаль. — Профессор грустно улыбнулся. — В этом парне чувствовалось большое будущее.

— С таким отцом это немудрено, — аккуратно вставил Артем.

— Я не об этом, — махнул рукой Талдомский. — Парень был умен, внимателен и рассудителен не по годам. В нем чувствовался стержень. Настоящий, стальной стержень, а ведь ему… — Профессор прищурился. — Когда я его увидел, Глебу было всего двенадцать лет. Вы говорите, он разбился?

— Да.

— Тогда почему вас интересует мать Глеба? — Толстячок бросил на наемников быстрый, но внимательный взгляд.

— Нам остается сослаться на свою тайну, — развел руками Артем. — На тайну следствия.

— Так мы далеко не уедем, — рассмеялся Талдомский.

— Согласен.

— Хорошо, — после короткой паузы решил профессор, — Валентин умер, Глеб разбился… Почему бы не помочь федеральной службе покопаться в грязном белье? Что вас интересует?

— Что случилось с Марией Сухоруковой?

— Она сошла с ума.

— Из-за чего?