Тень иракского снайпера

Брет старался вести себя во время ланча непринужденно, позволил себе пару рискованных шуток и неуважительных высказываний о политике вообще и о некоторых политиках – в частности. Сам он, однако, не столько знал, сколько чувствовал, что эта встреча многое решает для него. И был недоволен собой – поскольку он, вольный художник, отнюдь не впервые обедал с особами высокого ранга, были в его биографии встречи и покруче, чем сегодняшняя, личности и позначительнее… Все это так, конечно, и его собеседница, выросшая в среде, где людей и события оценивают без сантиментов, была прекрасно об этом осведомлена. И относилась к Брету соответственно. Внутренний дискомфорт и смущение, которые ощущал Брет, имели источником вовсе не его собеседницу, а его самого. Слишком многое для него значила эта женщина – не только из-за конкретного заказа, который она собиралась дать, но и из-за того, что американцы называют «word of mouth» и считают самой действенной рекламой.

Так что Брет негодовал на себя за ту внутреннюю несвободу, которую испытывал и которую всячески не желал показать своей собеседнице. В разговоре он пытался аккуратно выяснить, что именно его заказчица знает о его, Брета Леборна, нынешней ситуации, и, к облегчению своему, выяснил, что вроде бы Грейс о трудностях художника ничего не известно. Тогда Леборн, поблагодарив про себя Эмилию, ощутил себя гораздо свободнее и вышел – уже не нарочито, а искренне – на нужный стиль и привычный ему ритм разговора, где он, проявляя к партнеру полное уважение, тем не менее диктовал свои условия и умел делать так, чтобы их принимали.

Расстались с Грейс они совершенно довольные друг другом, и уже через три дня Леборн явился в особняк губернатора, где Грейс стала позировать ему для портрета. То, что работать Леборн согласился не в своей мастерской, а на выезде – было, пожалуй, его единственной уступкой заказчице, но Брет пошел на это и никогда об этом не пожалел.

Портрет еще не был готов, а Леборн уже знал про себя, что это поворотный пункт в его биографии. Он еще близко не представлял, насколько изменится теперь все в его жизни, – никто из нас, в сущности, этого о себе не знает. Но будучи одарен от природы почти собачьим чутьем на разного рода повороты и прихоти придирчивой и переменчивой дамы – Фортуны, Брет Леборн, выходя из особняка губернатора, знал, что к нему пришла удача.

Публикация Эмилии, которая произошла на той же неделе, только помогла этому чувству оформиться – давно уже Леборн не получал столько звонков от знакомых и незнакомых, а скупой Фред (один из тех, кто, обидевшись, вернул Леборну свой портрет и поссорился с ним) захотел теперь возобновить отношения, позвонил, рассыпался в комплиментах и, между прочим, попросил свой портрет обратно.

Отношения Брет возобновить согласился, а вот портрет назад категорически отказался отдавать. «Галерея Неудачников» стала теперь для Леборна талисманом, и те портреты, которые летним вечером в сумерках видела в его доме Эмилия, висят на своих местах до сих пор.

* * *

Похороны как похороны – недолгое прощание в уютной часовне, обязательные речи, где покойный Акс Андерс, естественно, выглядел если не ангелом во плоти, то уж, во всяком случае, не обычным человеком с обычными странностями и недостатками, как все мы, грешные…

Что отличает такие церемонии, происходящие в Штатах, от, скажем, латиноамериканских – так это то, что по негласным правилам нужно сдабривать неизменную и неизбежную патетику доброй долей чувства юмора. Как именно оратор это сделает – зависит от его умения и эрудиции.

Худой сухопарый человек, знавший Андерса с детства, рассказал, как они, впервые попав в большой город, на спор прыгали с моста через Миссисипи и Рик был самым неугомонным и бесстрашным. Товарищ студенческих лет поведал о том, как друзья баловались марихуаной, которая тогда была под строжайшим запретом. «Но наш Рик, конечно, просто предчувствовал, что ее вскоре разрешат…» Коллега по работе в строительстве рассказал, как, руководя монтажом какого-то важного узла на строительной площадке, где большинство исполнителей были мексиканцы, в служебных разговорах по «уоки-токи» то и дело переходившие на испанский язык, Рик Андерс, который прекрасно говорил по-испански, но был ревнителем строгой производственной дисциплины, вдруг заявил во всеуслышание: «Внимание! Тот, кто скажет еще слово по-испански во время работы, получит свою зарплату не в долларах, а в песо! Повторяю: в песо. Меня все поняли?» Его хорошо поняли, и неанглийские разговоры прекратились, потому что все знали, что Рик любит пошутить в нерабочее время, но в таких ситуациях, как описанная, с ним лучше быть серьезным.

Потом выступал хозяин юридической конторы… Конечно, облик человека, который рисовали выступавшие, наверняка напоминал Акса Андерса весьма отдаленно. Что поделать? Обычай…