Тень Каравеллы

Он распрямился и с высоты глянул на Максима:

— Ну, спасибо за винт. Мы тебя обязательно покатаем. Тебя как зовут?

— Максим.

Высокий мальчик растерянно заморгал.

— Не может быть… Меня тоже Максим!

Это здорово получилось! Сразу сделалось так, будто они почти друзья.

— Мы тебя обязательно покатаем,-повторил высокий Максим.— Сколь— ко хочешь.

— А когда?

— Как начнем испытывать, сразу позовем,— неожиданно сказал Олег.— Нам еще один человек не лишний будет. А ты парень дельный.

В Максиме поднялась теплая волна благодарности.

— А когда испытывать? — спросил он.

— Завтра,— сказал высокий Максим.— Сегодня такелаж поставим, а завтра-отдать якоря… Если ветер не упадет.

— Такой ветер не упадет,— решительно сказал Вадик. И Максим ему поверил.

— Да, а ты где живешь?— спохватился высокий Максим.— Как мы тебя найдем?

— На улице Техников. Дом три, квартира сорок. Второй подъезд.

— Это же рядом, — сказал Олег.

— Разве рядом? — нерешительно откликнулся Максим. — Я не знаю… Я тут недавно живу. Пошел напрямик по улице Гризодубовой, а она про— пала.

Ребята засмеялись. Высокий Максим сказал:

— Никуда она не пропала. Сейчас выйдешь за ворота, и она дальше тянется. А через квартал — твоя улица… Значит, дом три, квартира сорок?

— Да, — сказал Максим.— Только не забудьте… Я пойду.

Солнце уже совсем ушло, и Максим вдруг сообразил, что дома, должно быть, беспокоятся.

— Пока, — сказал Олег и протянул руку.

И высокий Максим — тоже.

И маленький Вадик протянул перемазанную ржавчиной ладошку.

ОГОНЕК В ТРАВЕ

Что говорят все мамы, когда сын является позже назначенного срока, помятый, взъерошенный, с боевыми ссадинами? Они говорят одни и те же слова:

— Боже мой! Где тебя носило? На кого ты похож?!

Что должен делать сын? Сокрушенно вздохнуть, опустить глаза и всем своим видом показать, что он и сам очень огорчен, что это было совершенно случайно и — главное — самый последний раз. Тогда можно избежать нагоняя или, в крайнем случае, ослабить его.

Но в Максиме, несмотря на усталость, пела радость победителя. В ответ на мамины слова он неосторожно сообщил:

— Это потому, что день такой был. — И посмотрел на маму радостными глазами.

Мама сухо поинтересовалась, что это был за день и где в течение этого дня Максим околачивался. Не на экскурсии же он был с утра до вечера.

— Почему с утра до вечера? — слегка обиделся Максим. — Сперва передача, потом…

— Максим! — строго сказала мама. А папа крякнул, отложил журнал и странным голосом спросил:

— Ты что же, станешь утверждать, что был на передаче?

— А где же я был? — изумился Максим. — Да вы что, сами разве не видели?

— Ну, знаешь ли… — сказал папа.— Это просто не по-мужски: так изворачиваться. Неужели ты будешь доказывать, что передача была, ес— ли ее не было?

Максим по очереди посмотрел на папу и маму. Они не шутили.

— Да вы что! — громко сказал Максим. — Вы просто прозевали передачу, а теперь говорите!

— Не смей грубить!— воскликнула мама.— Это выходит за всякие рамки! Мало того, что все сочиняешь, еще и голос повышать начал!

— Я? Сочиняю?— тихо спросил Максим.

Почему так подло устроен человеческий организм? Когда правда на твоей стороне и говорить надо гордо и спокойно, в горло набиваются колючие крошки, а в глазах начинает щипать и появляются скользкие капли…

— А кто сочиняет?— вкрадчиво спросил папа.— Может быть, мы?

— Вы просто перепутали программу.

— Ничего мы не перепутали. По местной программе были новости и концерт, только не твой, а хора имени Пятницкого. А по Московской — утренняя зарядка и "Человек и закон". Вот и все.

— Значит, телевизор сломался! Мама неприятно засмеялась:

— Это просто великолепно! Сломался и превратил ваш ансамбль в русский народный хор!

— Телевизор в полном порядке,— сказал папа. Он не поленился встать и торжественно щелкнул клавишей выключателя. — Полюбуйся.

Максим не стал любоваться. Он повернулся и прохромал на кухню. На кухне вкусно пахло горячим ужином. Но есть уже не хотелось. То, что случилось, погасило прежнюю радость и придавило Максима тройной тяжестью.

Во-первых, не было передачи!

Во-вторых, как он мог ляпнуть глупые слова про сломавшийся телевизор?

В-третьих, почему они не верят? Разве он когда-нибудь обманывал? Если двойку получал, дневник не прятал; если виноват был, никогда не отпирался. Потому что многого на свете боялся Максим, но мамы с па— пой не боялся никогда. Конечно, случалось, что ругали его крепко, если было за что, а от мамы один раз даже перепало по затылку — за разбитый фарфоровый чайник (папа тогда сказал шепотом: "Эх ты, а еще педагог"). Но это же минутное дело. Потом все равно пожалеют и простят.

Почему же не верят?

Максим положил на газовую плиту локти, на локти — голову. Рядом стояла теплая кастрюля и ласково грела щеку. Максим сделал несколько крупных глотков и загнал слезы вглубь. Но все равно было горько.

— Может быть, у них просто была репетиция, а им не сказали? — произнес в комнате папа.

— Ах, оставь, пожалуйста!— возразила мама.— Просто у него разыгралась фантазия. В этом возрасте бывает.

— Ничего не разыгралась, — сказал Максим.

— Не смей подслушивать! — откликнулась мама.