Тень Каравеллы

— Мать заперла, да?

— Никто не запирал.

— Велела дома сидеть?

— Ну…

— А чего нашкодил?

— Я, что ли, виноват?! — вскинулся Илька. — Тимкины дурацкие часы! Мы все бегаем, а у него все «шестой час» да «шестой час». Потом поглядели, а у них одна стрелка вообще отвалилась. Домой пришел, когда уже восемь часов. А мама велела в шесть.

— Ты бы объяснил.

— Объяснил я… А она говорит: на полчаса еще можно из-за этого опоздать, а два часа — это голо… головопят… Нет, как это?

— Головотяпство, — сухо сказал Генка.

Он знал, что, если мать запретила, Илька не выйдет из дома, хоть распахни сто широких ворот. В глубине души Генка считал это основательной глупостью, но Ильку не перевоспитывал.

У каждого свой характер.

— Долго тебе сидеть?

— Пока мама не придет.

— А раньше никак нельзя выйти?

Илька вздохнул и помотал головой.

— Вот балда! — возмутился Генка. — А если что-нибудь нужное? Ну, вдруг дом горит?

— Он ведь не горит, — с некоторым сожалением сказал Илька.

— А если другое важное дело? — Генка вытащил телеграмму. — Вот!

Илька читал медленно и внимательно. С самого начала. И вдруг взвился на подоконнике, издав непонятный восторженный крик:

— У-ых!

— А ты говорил — через месяц, — усмехнулся Генка. — Не через месяц, а через сорок минут. Ясно?

— Ясно, — огорченно откликнулся Илька. — Только мне нельзя.

Генке не хотелось идти на вокзал одному. Было почему-то неловко и страшновато.

— Боишься? — сказал он Ильке.

Илька удивился:

— Я? Я не боюсь, просто нельзя.

— Думаешь, мать не отпустила бы, если бы знала?

— Ну, Ген… Она же не знает. Она скоро придет, а меня нет…

— Записку напиши.

— Записку?

— Илька, козел ты, — серьезно сказал Генка. — Владька же приезжает, а ты…

Илька прыгнул с подоконника в комнату.

— Я напишу. Ладно. Если надо, я могу ведь завтра целый день просидеть… Ген, а почему из Москвы, а не из Одессы?

— Ясно почему. В Москве у них пересадка.

…По западной части неба, громыхая, проходила темная гроза. Но здесь, над привокзальной частью города, сияло солнце. Вымытый ливнем поезд выскочил из-под грозы и помчался к перрону. Сверкающий, зеленый. Все ближе и ближе к перрону.

Генке стало страшно. Илька вертелся и прыгал рядом, а Генка стоял и не знал, что сейчас будет.

Как они встретятся?

Надо что-то сказать при встрече. А что?

Он ждал этого дня, как праздника, а почему? Ну, в самом деле, почему? Они были знакомы с Владькой две недели. А потом? Несколько писем за девять месяцев. Коротеньких писем. Кому охота писать длинные?

Вот выйдет Владик, посмотрит на Генку вежливым и скучным взглядом, и оба они не будут знать, что говорить друг другу…

«Посмотрим!» — вдруг разозлился Генка. В самом деле, надо еще знать, на кого смотреть! Владька же его и не видел ни разу. Как он узнает, кто здесь Генка?

Поезд уже шипел тормозами, как сто рассерженных кошек. Генка с Илькой рассчитали точно: седьмой вагон стал прямо перед ними.

Сначала полезла из вагона какая-то тетушка, нагруженная узлами и корзинками. Откуда такие берутся в наш космический и атомный век? За тетушкой попрыгали на перрон веселые солдаты в расстегнутых гимнастерках. Потом выгрузились два гражданина в майках и пижамных штанах, с пустыми пивными бутылками для обмена. Генка посмотрел на круглые животы этих пассажиров и заскрипел зубами. В тот же миг радостно завопил Илька, и Генка увидел, как он взлетает в крепких руках Ивана Сергеевича.

Генка шагнул к ним, отчаянно шаря глазами в толпе. Владька-то должен быть рядом!

— Гена…

Конечно, Генка сразу понял, что перед ним Владик. Но это был не такой Владик, какой вспоминался. Совсем не такой. Не было строгой напряженности в лице, от которой постоянно вздрагивали чуть сведенные брови. Генка хорошо помнил, как они дрожали. Сейчас у Владика весело блестели глаза. Лицо было темным от загара, и белки глаз выделялись особенно ярко. В уголках их прыгали точки солнца. Генка вдруг понял, почему говорят: глаза смеются.

Правый глаз у Владика чуть косил. Раньше этого, кажется, не было.

«Каким же глазом он видит, а каким — нет?» — подумал Генка. И смущенно отвел взгляд.

— Я тебя сразу узнал, — весело сказал Владик.

— А я тебя — нет, — брякнул Генка.

— Почему? Я вырос, да? — быстро спросил Владик.

— М-м… — Генка замотал головой. — Наоборот. Раньше ты мне был — вот… — Он ребром ладони стукнул по переносице. — А сейчас — во… Он чиркнул пальцем по подбородку.

Владик серьезно смерил Генку взглядом. Подумал, покусывая нижнюю губу. Без улыбки сказал:

— Нет. Наоборот не бывает. Просто ты рос быстрее. За уши тебя тянули, наверно.

— Тогда бы уши выросли, а не я, — хмыкнул Генка, чувствуя, как исчезает неловкость. Все-таки это был Владька. — Ты когда из вагона выскочил? Я и не заметил.

— А я с той стороны. А потом — сюда, под вагоном.

— За такие дела драть надо! — громко заявила грузная проводница. Она как раз проходила мимо.

— Зверская старуха, — сказал Владик. — Всю дорогу со мной ругалась, что я окна в коридоре открываю. А такая жара в вагоне…

Иван Сергеевич отпустил Ильку, и он сунулся между Генкой и Владиком.