Наверно, так бывает только в детстве: читаешь книгу, но не замечаешь слов, а как бы видишь кино. Я видел совершенно отчетливо стертые ступени гостиничной лестницы, частые переплеты окон, за которыми ночь и опасность, дрожащие свечи в руках испуганной хозяйки и ее сына Джима. Огоньки этих свечей желтыми точками отражались в железных полосках, которыми был окован зеленый дубовый сундук. И наконец, видел я хозяина этого сундука. Старый Билли Бонс будто сел рядом со мной, скрипя кожей ремней и башмаков, хрипло ворча и откашливаясь. На его полосатой вязаной фуфайке блестели капельки дождя (так же, как блестят на мамином платке капельки растаявшего снега, когда она приходит с работы). От него пахло табаком и промокшим сукном.
Билли Бонс неторопливо сложил и затолкал во внутренний карман медную подзорную трубу, отхлебнул из мятой железной фляжки, сморщил красное обветренное лицо и глянул на меня стариковскими слезящимися глазами.
«Что, парень? Тебе тоже не сладко?»
- Да нет, ничего, - шепотом сказал я.
Он мне понравился, этот старый таинственный капитан. Конечно, он бывал иногда грубоват и вспыльчив, но ведь и жизнь у него была несладкая. По крайней мере, я полюбил его гораздо больше, чем хозяйкиного сына Джима, который сначала был настоящим размазней и трусом. Когда Билли Бонс умер, я чуть не заплакал.
Зато я с большой радостью узнал, что один из его врагов попал под копыта лошадей. Так ему и надо! Ух как гремели подковы по мерзлой дороге! Я не сразу понял, что гремят не подковы, а грохочет дверь под ударами кулаков.
- Кто? - крикнул я, вылетая в сени.
- Дрыхнешь, что ли?! - яростно завопил за дверью Павлик. - Сам бы поторчал здесь на холоде! Я все кулаки расплющил! Открывай, верблюд несчастный!
Я откинул крючок. На обидные выкрики я не обратил внимания. Во мне еще гремели отголоски удивительного мира опасностей и тайн. Скорее, скорее туда, назад, чтобы узнать тайну пиратского сундука!
- Засоня, - презрительно сказал вслед Павлик.
- Балда, - откликнулся я на ходу. - Я не спал. Я зачитался.
- Зачитался! «Ма-ма мы-ла ра-му. Лара мыла Лушу».
Я остановился. Мы стояли в общей кухне, каждый у своей двери.
- Сам ты Луша. У меня такая книжечка. Треснешь, как пузырь, от зависти. Пальчики обсосешь.
- Пф! Про Курочку-рябу.
- Сам ты ряба! Про старого пирата.
- Ты? Про пирата? Ой, умру!
- Начинай, - холодно сказал я. - Когда умрешь, крикнешь, - и взялся за ручку двери. Истина была на моей стороне.
Павлик бросил портфель и шагнул ко мне:
- Ну ладно. Ну, покажи.
С тайным торжеством я протянул книжку.
- Ух ты… - быстро сказал Павлик, и глаза у него стали ласковыми, словно он взял в руки любимого щенка. Он узнал книгу сразу же. Конечно, он видел такую раньше. - «Остров сокровищ», - сказал он почти торжественно. - Роберт Льюис Стивенсон.
Он произнес это имя протяжно и немножко странно: «Робэрт Ль-уис Стывенсо-он». Было ясно, что в книгах таких и в именах он знает толк.
- Я ее давным-давно прочитать хотел, - заговорил Павлик, жалобно поглядывая на меня. - У Сережки Сазонова просил, а он фигу показал. Я ему автомат с железной трещоткой обещал, а он все равно не дал. Свинья, верно?
Я кивнул, но, чуя опасность, не сводил глаз с книжки.
- Этот автомат я могу хоть сейчас тебе отдать, - бодро пообещал Павлик. - А ты мне книжечку всего на один вечерок. Идет?
Действовать надо было мгновенно. К счастью, книжку держал он не очень крепко. Я кошачьим движением выхватил ее и скользнул за дверь. Звякнул задвижкой.
- Владька! - тоскливо взвыл Павлик.
- Прочитаю, тогда дам, - непреклонно сказал я.
Павлик потрогал дверь, но задвижка была прочная.
- Жила, - безнадежно сказал он. - Буржуй. Купец, помещик, капиталист. И этому типу я отдал свою гранату!
- Возьми ее обратно.
- Ну, Вла-адик. Ну, на вечерок… А?
- Бэ, - сказал я.
- Жадюга. Вот скажу в школе, все ребята тебя лупить будут.
- Тогда и через год книжечку не увидишь!
Он шумно вздохнул за дверью и замолчал. Я понял, что он придумывает самые убедительные, самые-самые действующие слова. Ох как хотелось ему почитать «Остров сокровищ»!
- Много ты прочитал? - вдруг спросил Павлик.
- Тридцать пять страниц.
- Как ты быстро читаешь, - сказал он вкрадчиво. Это была грубая лесть. Ведь он не знал, сколько времени я читал.
Мне стало жаль Павлика.
Даже не то чтобы жаль, а просто я представил, как он безнадежно топчется у двери и чуть не плачет от огорчения. Счастье сверкнуло перед ним ослепительной искрой, поманило и погасло.
Я бы, наверно, на месте Павлика заревел от тоски.
- А ты совсем ее не читал? - спросил я.
- Пятнадцать страничек. Да еще в середке немножко. Сазонов давал почитать на переменках.
- Давай так, - начал я, осторожно взвешивая слова. - Ты сейчас затопишь у себя печку…
- Ага… - откликнулся он с проснувшейся надеждой.
- Потом решишь мне задачку…
- Хоть десять!
- И примеры.
- Хоть тыщу!
- Потом я дам тебе почитать до тридцать пятой…
- У-у…
- А потом вместе будем, вслух! А ты один хотел? Хитрый…
- Ура!
На радостях он грянулся грудью о дверь и сорвал задвижку с винтов.
ОТБЛЕСК НА ПАРУСАХ
Эту книжку мы читали пять вечеров подряд.